Бледный всадник - Бернард Корнуэлл Страница 2

Тогда, в двадцать лет, я предпочитал засевать чрево Милдрит, а не пожинать плоды своей удачи, в чем и заключалась моя ошибка. Но теперь, оглядываясь назад, я не очень об этом жалею. Судьба неумолима, и Милдрит, хоть я сперва и не хотел на ней жениться и думал, что возненавижу ее, оказалась благодатной нивой, засевать которую — одно удовольствие.

Итак, поздней весной 877 года, в субботу, я поскакал в Кридиантон, вместо того чтобы ехать к Альфреду. Я взял с собой двадцать человек и пообещал Леофрику, что на следующий день мы обязательно вернемся в Эксанкестер и что я позабочусь о том, чтобы Альфред узнал: мы выиграли битву и спасли его королевство.

— Одда Младший уже будет там, — предупредил меня Леофрик.

Леофрик был почти вдвое старше меня — воин, закаленный в многолетних сражениях с датчанами.

Я не ответил, и он переспросил:

— Ты слышишь? Одда Младший уже будет там, а он кусок гусиного дерьма и припишет всю славу себе.

— Правду не скроешь, — ответил я надменно.

Леофрик — бородатый, приземистый, грубый мужчина — только посмеялся над моими словами. Вообще-то это ему следовало бы командовать флотом Альфреда, но, поскольку он был низкого происхождения, король скрепя сердце отдал двенадцать кораблей под мое начало, ведь я был олдерменом и знатным человеком. Считалось, что только выходцу из благородной семьи пристало командовать флотом Восточного Уэссекса, хотя флот этот был слишком ничтожен, чтобы противостоять множеству датских судов, явившихся к южному берегу королевства.

— Иногда ты бываешь и не эрслингом, — проворчал Лeoфрик.

Слово «эрслинг» означало «задница», и словечко это являлось одним из любимых оскорблений Леофрика. Мы с ним были друзьями.

— Завтра мы увидим Альфреда, — сказал я.

— А Одда Младший увидит его сегодня, — гнул свое Леофрик.

Одда Младший был сыном Одды Старшего, который приютил когда-то мою жену. По правде говоря, этот тип мне ужасно не нравился. Да и он платил мне той же монетой, потому что сам мечтал засевать чрево Милдрит. Этого, как вы понимаете, было вполне достаточно, чтобы Одда Младший меня не любил. К тому же, как вполне справедливо заметил Леофрик, этот парень был куском гусиного дерьма, мерзким и склизким, так что у меня не было никакой причины любить его.

— Мы увидим Альфреда завтра, — повторил я.

И на следующее утро мы действительно поскакали в Эксанкестер. Я оставил своих людей охранять Милдрит, нашего сына и его няньку.

Мы нашли Альфреда на северной стороне Эксанкестера: королевское знамя с зелено-белым драконом развевалось над его шатром. Другие знамена тоже хлопали на влажном ветру; многоцветное сборище нарисованных чудовищ, крестов, святых и оружия возвещало, что лучшие люди Уэссекса были вместе со своим королем. На одном из знамен я увидел черного оленя: значит, Леофрик не ошибся и Одда Младший уже прибыл в Южный Дефнаскир.

За пределами лагеря, между его южной границей и городскими стенами, стоял огромный шатер из натянутой между шестами материи. Выходит, Альфред, вместо того чтобы сражаться с Гутрумом, ведет с ним переговоры. Они обсуждали условия перемирия, хотя в день моего прибытия переговоров не было — Альфред не занимался делами в воскресенье, если его не вынуждали к тому обстоятельства.

Я нашел короля стоящим на коленях в импровизированной церкви, тоже сделанной из натянутой между шестами ткани. Все таны и благородные люди собрались позади Альфреда, и некоторые из них обернулись, заслышав стук копыт. Одда Младший тоже обернулся, и я увидел, как его узкое лицо моментально помрачнело.

Епископ, который вел службу, помедлил, ожидая, чтобы паства отозвалась на его слова, и это дало Одде повод отвести от меня взгляд. Он стоял на коленях рядом с Альфредом, очень близко от короля — стало быть, находился у того в милости. Я не сомневался: этот негодяй доставил сюда знамя с вороном и боевой топор погибшего Уббы и присвоил себе всю честь победы в битве у моря.

— Однажды, — сказал я Леофрику, — я раскрою этого ублюдка от паха до глотки и станцую на его требухе.

— Ты должен был сделать это вчера!

Священник, стоявший на коленях рядом с алтарем, — один из многих церковников, всегда сопровождавших Альфреда, — при виде меня как можно незаметнее подался назад, а потом встал и поспешил ко мне. Священник этот был рыжеволосый, косоглазый, а одна рука у него болталась, как плеть. На его уродливом лице отразились удивление и радость.

— Утред! — воскликнул Беокка (а именно так его звали), подбежав к нашим лошадям. — Утред! А мы думали, ты погиб!

— Да неужели? — ухмыльнулся я. — А с чего это вы так решили?

— Тебя ведь взяли в заложники!

Это правда, я действительно был одним из дюжины английских заложников в Верхаме, но, хотя Гутрум и убил всех остальных, я спасся благодаря ярлу Рагнару, одному из военачальников датчан, который был мне как родной брат.

— Я не погиб, святой отец, — ответил я Беокке, — и меня удивляет, что ты этого не знаешь.

— Откуда же я мог знать?

— Да ведь я был в Синуите, и Одда Младший мог бы тебе рассказать, что я сражался там и выжил.

Говоря это, я смотрел на Одду, и Беокка уловил в моем голосе угрозу.

— Ты был в Синуите? — нервно переспросил он.

— Значит, Одда скрыл это?

— Он нам ничего не сказал.

— Ах вот как?! — Я послал лошадь вперед, между коленопреклоненными людьми, подбираясь ближе к Одде.

Беокка попытался было мне помешать, но я оттолкнул его руку. Леофрик, будучи умнее меня, остался позади, однако я упорно втискивал лошадь между рядами молящихся до тех пор, пока не стало так тесно, что пришлось остановиться. Пристально глядя на Одду, я спросил Беокку:

— Он не рассказал вам, как погиб Убба?

— Он сообщил, что Убба погиб, сражаясь в клине, — ответил священник шепотом, чтобы не помешать литургии, — и что многие приложили руку к его гибели.

— И это всё?!

— Ну, еще Одда сказал, что сам стоял лицом к лицу с Уббой, — проговорил Беокка.

— И теперь все наверняка считают, что это он убил Уббу Лотброксона! — возмущенно воскликнул я.

Беокка почувствовал: быть беде, и попытался меня успокоить.

— Мы можем поговорить об этом позже, а сейчас, Утред, лучше присоединись к молитве.

Он не называл меня господином, а предпочитал обращаться просто по имени, потому что знал меня с детства. Беокка, как и я, был нотурмбрийцем; он служил капелланом у моего отца, но, когда датчане напали на нашу страну, бежал в Уэссекс, чтобы присоединиться к тем саксам, которые все еще сопротивлялись захватчикам.

— Сейчас время для молитвы, — настаивал Беокка, — а не для ссор!

Но у меня было настроение как раз для ссоры.