Седьмая печать - Сергей Зайцев Страница 19

Так дни сменялись днями, осень всё чаще дышала на город холодом. Тополя и ивы оделись в золото, клёны и дубы — в багряные порфиры...

Надя и Бертолетов гуляли много и далеко. Бывало от Летнего сада они набережной Фонтанки доходили до Египетского моста, а то Невским проспектом до самой Лавры шли. Любили в сумерках прогуляться по набережной Невы, плениться речным простором и державными видами великого северного города, любили понаблюдать, как под бравурные марши заходили в Неву военные корабли. На каком-то из живописных, одетых в гранит, мостов они на третий или четвёртый день перешли на «ты»...

Вёрст не замечали, не чувствовали усталости. Иной раз, занятые друг другом, мало внимания обращали на людей. Зато люди обращали внимание на них. В народе говорят: где любовь, там и Бог. А Бога как не заметить? Оно и верно: где любовно, там и на виду. На них постоянно оглядывались: и досужие господа, и праздно гуляющие дамы, и спешащие по делам ремесленники, торговцы, служанки и гувернантки. Однажды на перевозе у Дворцового моста их окружили лодочники. Эти, известно, всем обрывают рукава. Пристали: покатаем да покатаем, много не возьмём. Насилу вырвались. В другой день им заступили путь три цыганки. Прилипли: погадаем да погадаем, копейки не спросим. Едва ушли. А у решётки, что у Зимнего дворца, Надежде как-то озорно подмигнул рослый статный гренадер дворцовой роты — бородатый дядька с винтовкой; на нём были красивый мундир и большая чёрная медвежья шапка с позолоченным гербом, украшенная золотым кутасом с кистью. Бертолетов заметил, Наде на ушко шепнул: «Я бы на его месте тоже подмигнул. Как такую красавицу не задеть со скуки!..». Там недалеко стоял аляповато раскрашенный вертеп, смотрели на кукольное действо мужики и бабы с детьми, голосисто кричали кукловоды, и Бертолетов, взявши Надю под локоть, к вертепу её повлёк. Представляли что-то смешное, и народ смеялся вовсю, но когда они подошли, увидели: самым смешным было то, что одна кукла отчаянно колотила другую; некая незатейливая представлялась народная пьеса. Люди расступились, дали Бертолетову и Наде дорогу. Надя слышала, как кто-то кому-то позади них прошептал: «Хорошая парочка! Голубь к голубке. На них смотреть и никакого вертепа не надо!». Надя физически ощутила, что смотрят ей в спину; оттого стало как будто неуютно и в то же время ей были приятны эти слова; хотела обернуться, да не решилась; подумала — нескромно.

С каждым днём Надя всё более убеждалась, что Бертолетов не только человек «с руками», но одарён он ещё многими талантами. Надя не сомневалась, что он был бы хорошим музыкантом, поскольку имел хороший слух — напел ей однажды приятным баритоном несколько куплетов, а возьми он в руки скрипку, его длинные гибкие пальцы покрыли бы едва не весь гриф; она была уверена, что он мог бы стать хорошим художником, ибо начертанное им на земле «Berthollet» начертано было с изяществом каллиграфа. Явный признак талантливости Бертолетова Надя находила даже в лице его. У него была небольшая ямка посередине лба. Френологи утверждают, что это — ямка талантливости, а то и гениальности. Сам профессор Грубер с этим был согласен, иначе он бы об этом в одной из своих лекций не говорил. Один из талантов заключался в том, что Бертолетов был хороший рассказчик. И умел развлечь Надю какой-нибудь смешной историей. Больше всего ей понравилась история про гроб,.. Трёхэтажный дом, в котором Митя Бертолетов занимал сейчас несколько комнат в первом этаже, когда-то весь принадлежал его семейству. Он и выстроен был на деньги искусного мастера Берто́лли-Бертолле. Старенькая бабушка Бертолетова хранила для себя на чердаке гроб — недорогой, из сосновых, гладко выструганных досок (ибо дорогого кипарисового, лакированного и с бронзовыми ручками она себе позволить не могла, нужно было внуков кормить и одевать, а внучке откладывать на приданое), но, как она полагала, удобный, — наверное, ложилась в него разок-другой испробовать. В этом гробу, дабы он попусту не простаивал, она хранила сушёные фрукты — яблоки, груши, чернослив и инжир. Дети семейства Бертолетовых, которые собственно и составляли практически всё семейство и которые без кормильца часто страдали от голода, знали о спрятанных в бабушкином гробу сушёных фруктах. И если припрятанные в кухонных шкафах, в сундуках и в ящиках комода сладости самым необъяснимым для бабушки образом исчезали (дети всякий раз божились, что не брали, что припрятанное бабушкой лакомство опять утащили эти подлые мыши; ах, бабушка, надо было нам сразу отдать!), то в гробу они годами оставались неприкосновенными — потому что дети (а может, мыши) гроба боялись; боясь его, они даже на чердак не поднимались, хотя, как известно, для детей всегда велико искушение оглядеться на чердаке и оглядеться с чердака. Когда бабушка умерла и гроб был востребован, тогда уже и дети выросли, а сушёные фрукты пришлось выбросить, поскольку за многие годы они попросту окаменели.

В тот день, когда Бертолетов и Надя впервые встретились, он ехал к друзьям. Несколько лет назад, — совсем ещё юношей, — Бертолетов, подобно многим молодым русским интеллигентам, подобно многим людям совестливым, не желавшим оставаться равнодушными к тяжёлой судьбе и страданиям ближнего, начал по призыву писателя Герцена «ходить в народ»; он надевал крестьянское платье, покупал бублики и пряники, склянки с лекарствами, книжки и лубочные картинки; он ходил по деревням, раздавал еду голодным, склянки отдавал болящим, детишек учил грамоте по книжкам, читал им стихи, учил их и простым ремёслам, какие к тому времени освоил, а иным ремёслам он учился у крестьян сам. У него с тех пор осталось в губерниях много друзей. И Бертолетов иногда их навещал; кому-то привозил топор или пилу, кому-то калачей, кому-то одежду — испрашивал в церквях из той, что сердобольные прихожане отдают для неимущих. Конечно же, и добрым словом многих поддерживал, слабых духом, утративших веру в себя и в будущее в этой вере укреплял. Неграмотным он помогал составлять прошения и писать письма, грамотным советовал, какие правильные книги читать, а иным надёжным мужикам, смекающим, что к чему, разумеющим, какому слову шесток, а для какого молчок, Бертолетов и привозил некоторые правильные книги и разъяснял этим мужикам то, что из прочитанного им было непонятно.

Как-то Надя и Бертолетов прогуливались по Невскому проспекту. Они проходили недалеко от Казанского собора, светило солнышко, но тут порывом ветра принесло тучу, и хлынул дождь. Известно, в Петербурге такая неустойчивая погода!.. Спасаясь от дождя, держась за руки и смеясь, Надя и Бертолетов побежали к храму. Но внезапный этот дождь был так силён, что они всё равно основательно вымокли. В храм они забежали через западный вход. По бокам от входа прямо на каменном полу сидели напротив друг друга два инвалида, просили на хлебушек Христа ради. Один из этих нищих был без ног. Увечья ног можно встретить разные: отсутствие стопы, отсутствие части голени, отсутствие голени полностью. У этого человека не было ног совсем, разве что остались две небольшие култышки. Он, молодой человек (которому, наверное, всё ещё трудно было смириться с жестокой правдой, что по существу он — пол человека), посмотрел на Бертолетова снизу, со своего не-приведи-Господь-спасённого места, посмотрел с неизбывной тоской и почти что с укором, и быстро спрятал глаза.

В храме в сей ненастный час царил полумрак: на высокие окошки тяжело навалилось чёрно-свинцовое небо. Оттого виднее были в пространстве собора зажжённые поминальные свечи.