Сокровище Голубых гор - Эмилио Сальгари Страница 19

Глубоко взволнованный и огорченный, дон Хосе нагнулся над пострадавшим и печально произнес:

— Бедный Эскобадо! Мужайся, мы тебе сделаем перевязку — живут и без ног…

Устремив на него уже потухающий взгляд, умирающий еле слышно пробормотал: — Ради Бога, добейте… меня скорее, прекратите мои мучения!

— Потерпи немного. Я дам тебе болеутоляющее средство. Сейчас принесу, — успокаивал его капитан, порываясь бежать за своей аптечкой.

— Напрасно! — стонал Эскобадо. — Не жить… уж… мне… Докончите меня — не давайте так… страдать!

— Боцман, хоть кусок парусины, скорее! — крикнул капитан. — Нужно остановить кровь…

— Капитан, — возразил старик, — все равно минуты его сочтены, и мы только продлим его мучения.

— Без рассуждений! Делай, что тебе приказывают! Я обязан испробовать все средства для спасения человека, — раздраженно перебил капитан.

— Конечно, нужно остановить кровь, пока еще можно, — подал голос лоцман, а про себя со свирепой плотоядностью прибавил:

«Вкуснее будет мясо!»

Несмотря на протесты умирающего, капитан сделал ему перевязку и отправился за имевшимся у него в аптечке наркотическим средством.

Несчастный так метался и ужасно стонал, что девушка и повариха не выдержали и. убежали в слезах.

— Капитан! — крикнул вдогонку дону Хосе лоцман. — Всадите лучше ему в сердце тот выстрел, который был предназначен мне. В самом деле, прекратите его мучения.

— Я не имею права напрасно лишать человека жизни, — отозвался дон Хосе.

— Да ведь все равно минуты его сочтены, и вы только…

— Молчать! Я знаю, что я делаю.

Порция опиума в воде, данная умирающему, действительно уменьшила его страдания. Он закрыл глаза и замолк; только судорога, временами сотрясавшая его жалкое туловище, и хриплое дыхание доказывали, что жизнь в нем не совсем еще угасла.

Капитан стал возле него на колени и принялся шептать над ним молитвы. Матросы, столпившиеся в ногах умирающего товарища, думали о том, что каждого из них ожидает такой же мучительный конец, если не от зубов морского чудовища, то от голода.

Вдруг Эскобадо, испустив протяжный вздох, замер. Грудь его перестала вздыматься, и тяжелого, прерывистого дыхания не стало слышно.

— Кончился! — глухо произнес капитан, приложив руку к сердцу умиравшего. — Вот уже второй.

— Ну, этот на пользу нам! — пробурчал себе под нос Эрмоса.

— Прикройте его. Вечером опустим в море, — распорядился дон Хосе, поднимаясь на ноги.

Лоцман с несколькими товарищами из наиболее терзаемых голодом выступил вперед и проговорил сквозь стиснутые зубы:

— Что же, капитан, вы и этого хотите пожертвовать проклятой акуле? Мало ей двух его ног?

— Приищите ему другую могилу, — холодно ответил капитан, пожав плечами.

— Мы уже приискали, — резко ответил лоцман и, обращаясь к товарищам, прибавил: — Поставьте почетную стражу к покойному и не подпускайте к нему никого со стороны. Он наш и должен остаться нашим.

Потрясенный трагическим событием, капитан удалился под навес и молча опустился на скамью рядом с девушкой, даже не пытаясь остановить ее рыданий. Мрачный и угрюмый сидел в своей каютке дон Педро; он стерег оружие с боевыми припасами. Ретон, удалившись на свой пост, зорко наблюдал за движением на палубе. Старик ожидал новой дикой выходки со стороны бунтовщиков, больше не признававших над собой никакой власти.

Так как навес находился как раз перед входом в каюту, то дон Педро был всего в нескольких шагах от своей сестры и капитана и мог свободно с ними переговариваться.

— Что это сделалось с вашими людьми, дон Хосе? — спросил он. — Раньше они были такие покорные и человечные, а тут вдруг взбеленились.

— Малокультурных людей продолжительный голод часто доводит до полного озверения, — отозвался капитан. — С этим нужно считаться и быть настороже. Если им удастся захватить нас врасплох — мы погибли и очутимся у них в желудках.

— Да неужели они в самом деле решатся на людоедство? — с ужасом вскричала девушка, отирая слезы. — Мне это кажется невозможным.

— Вот увидите, что будет, сеньорита, — сказал капитан. — Я не ручаюсь, что они не набросятся теперь на труп своего погибшего такой ужасной смертью товарища.

— Почему же вы не прикажете скорее спустить его в воду? — спросил молодой человек.

— Из опасения встретить отчаянное сопротивление, поэтому и отложил до наступления темноты. Тогда, быть может, удастся украдкой спровадить тело… Впрочем, едва ли ему дадут пролежать в покое столько времени, — задумчиво прибавил он. — Вообще наше положение отчаянное.

—Так не позволять же этим зверям съедать труп на наших глазах! — в ужасе вскричал молодой человек.

Капитан молча потеребил концы своей бороды, потом вдруг встал и вышел из-под навеса, крепко сжимая в руках карабин.

Вся команда попряталась между бочками и ящиками, загромождавшими часть палубы, и растянулась в тени. Зной стоял такой, что почти нечем было дышать. Пылающее солнце слепило глаза. Тяжелое безмолвие царило над затерявшимся в океане плавучим дощатым островком, лениво раскачивавшимся на зеркальной поверхности водной глади. Кругом все еще ничего не было видно, кроме безотрадной пустыни безбрежного океана. Куда ни обращался полный отчаяния взор капитана Ульоа и его верного боцмана, всюду виднелась одна и та же картина: сверху, как раскаленное железо, жгло неумолимое небо, а внизу, точно расплавленная сталь, сверкали неподвижные морские воды.

Сравнивая эту водную пустыню с песчаной сахарской, дон Хосе вдруг увидел приближавшегося к плоту фрегата. Огромная птица с быстротой молнии рассекала воздух, хотя ее блестящие крылья казались почти неподвижными. Подняв свою дальнобойную двустволку, капитан прицелился в птицу.

— Если бы удалось свалить этого пернатого великана, всем хватило бы понемногу, и мои очумевшие от голода молодцы, быть может, хоть на время успокоились бы, — пробормотал он, продолжая тщательно прицеливаться.

Два выстрела, один за другим, раздались в тот самый момент, когда фрегат проносился над палубой, и огромная птица, усиленно затрепетав крыльями, тяжело грохнулась у подножия мачты.

Вообразив, что капитан выстрелил в кого-либо из их товарищей, все матросы выскочили из-за своих прикрытий, размахивая ножами и топорами, которые они все время не выпускали из рук. Но увидев убитую птицу, сразу поняли, в чем дело.

— Охота была вам, капитан, тратить заряд на эту дрянь! — презрительно заметил Эрмоса. — Напрасно трудились; у нас на борту есть другая, более лакомая и обильная закуска.

— У тебя карабин заряжен, Ретон? — обратился сеньор Ульоа к боцману вместо ответа лоцману.