Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков Страница 19

16

По возвращению в казачий стан их ожидал щедрый подарок Новосильцева. Подойдя к шатру, Елена с Княжичам не заметили привычной суеты охранников и слуг. Лишь один начальник стражи тосковал у порога княжеской обители, время от времени поглядывая в сторону обоза, откуда доносились лихие песни станичников. При появлении княгини с есаулом он радостно изрек:

– Слава богу, пришли, а я уж думал, не бывать мне на гулянке.

– О какой гулянке речь, кто дозволил, – строго вопросил Иван.

– Князь, конечно, кто ж еще такое может. Совсем Дмитрий Михайлович с пути истинного сбился. Раньше в рот хмельного не брал, а как свел с вами дружбу, так не хуже любого казака хлебать винище обучился, – отвечал служивый, сгорая от нетерпения присоединиться к пирующим, и тут же пояснил: – Не успели вы уйти, князь хорунжего позвал да говорит: «У меня в обозе бочка вина прокисает. Сзывай, Митяй, братов, прощаться будем, завтра ж наши пути расходятся». Ну, того, понятно дело, долго уговаривать не надо, одно слово – Разгуляй. Тут же и отправились гулять и наших всех с собой забрали. Я же сдуру возьми да скажи, мол, негоже без присмотра шатер оставлять, мало ль, что случиться может. А хорунжий говорит: «Вот ты за караульщика и останешься. Жди, покуда атаман с княгиней с озера вернутся, а как вернутся, за нами поспешай. Пускай княгиню в эту ночь Княжич охраняет. Все одно он около нее других охранников не потерпит».

– Верно говорит, – сердито оборвал его Иван. – Скройся с глаз и до утра не появляйся.

Когда служивый наконец-то удалился, Елена промолвила с укором:

– Зачем ты так? Он теперь про нас невесть что подумает да еще присочинит с три короба.

– А тебя это заботит? – улыбнулся есаул.

– Да нет, – ответила красавица и, шаловливо подмигнув, направилась в шатер. Ванька было шагнул за нею вслед, но Еленка не дозволила.

– Подожди немного, я тебя позову.

Ждать Княжичу пришлось не мене получаса. Он уже стал не на шутку беспокоиться, когда певучий голос красавицы позвал:

– Входи.

Переступив порог ярко освещенного свечами жилища князя, которое тот щедро даровал влюбленным для их прощального свидания, есаул аж обомлел. Он впервые увидал Елену в женском платье.

В любом наряде хороша была белокурая литвинка, а без одежд, в обличии Евы, особенно прекрасна. И не радужный блеск рассыпанных по белому шелку самоцветов поверг Ивана в тоскливое смятение. Княжич просто наконец-то понял – никакая Еленка не воительница, а вся ее отчаянная смелость – лишь дань превратностям судьбы. Пред ним стояла настоящая княгиня – тонкая, хрупкая, нежная, созданная для совсем иной, никак уж не казачьей жизни. Для той жизни, что размеренно течет где-то далеко, в раззолоченных княжеских, или даже царских палатах, о которой он слыхал когда-то в детстве от мамы, и которой никогда не увидит воочию.

Да, сейчас княгиня, похоже, безумно влюблена и готова пойти за ним хоть в бревенчатую избу, хоть в землянку, но память о белом платье останется при ней навсегда. А любовь бабеночка капризная, со временем может поугаснуть, что тогда? Опять как с Надией? Только в этот раз все будет куда более печальнее. И не красавицы литвинки в том вина. Все женки: и шляхтянки, и татарки, и русские – падки на дорогие наряды, хотят иметь хороший дом, детей, такими уж господь их создал. Виноватым Княжич чувствовал себя за то, что не способен дать любимой всего этого. Впрочем, почему же не способен?

Не зря покойный полковник Озорчук звал свою дочку умницей-красавицей. Чутьем да разумом бог Елену и вправду не обидел. Узрев в искристых Ванькиных глазах тоскливую печаль, она сразу поняла, что перестаралась, явившись перед ним во всем своем былом великолепии. Однако в ней сейчас жила не дочь отважного полковника, а покорительница рыцарских сердец, княгиня Волович. Наполнив кубок вином, Еленка подала его Ивану, властно приказав:

– Пей!

Как только есаул осушил серебряную чашу, гордая красавица подвела его к постели, неожиданным движением своих тонких, но сильных рук повалила на перину и, невзирая на робкий Ванькин протест «Очумела девка, да подожди, я сам», принялась срывать с красавца казака одежды.

– Молчи, нынче ты мой пленник. Этой ночью я в постели начальствовать буду.

Лаская умиленным взглядом обнаженное тело любимого, Еленка стала подбирать подол своего роскошного платья.

При виде точеных ног и поросшего светло-русым, пушистым волосом срама Княжич было потянулся ей навстречу, однако красавица опередила. Повелительно сверкнув колдовскими очами, она уселась на Ваньку верхом, отыскала своей пылающей пещеркой мужскую твердь, со сладким стоном вобрала ее в себя и предалась любовной скачке. На вершине грешного блаженства отчаянная сумасбродка рванула шелк на груди так, что жемчуг и алмазы радужным дождем брызнули во все стороны, подставив по-девичьи розовые, маленькие соски под горячие поцелуи нежных губ любимого.

Когда, жалобно вскрикнув, прекрасная наездница упала Княжичу на грудь, он восторженно изрек:

– А ты не только в бою, но и в любви лихая.

Еленка вздрогнула, приподняла свою прекрасную головку и смущенно вымолвила:

– Ты только плохо не подумай обо мне. Просто закрутила меня жизнь, как осенняя буря лист опавший. Разве я сама могла подумать, хотя бы месяц назад, что буду убивать, мужиков к себе в постель затаскивать.

Почуяв две упавшие ему на шею горючие слезинки, Иван уложил Еленку рядом. Целуя ее в маленькое ушко, он нежно прошептал:

– Я не мужик, я казак. Меня в любви только лихостью и можно покорить.

17

На утренней заре княгиня с есаулом наконец-то утолили свою любовную жажду. Тесно прижавшись друг к другу, они затихли, но сон не шел, и Княжич вновь вернулся к своим прежним размышлениям. «А ведь к прежней жизни-то, пожалуй, нет возврата. После эдакой войны с поляками и Елениной любви мне угон коней ногайских да пьяные куражи в кругу продажных девок вряд ли в радость будут. Прикоснувшись к великому с прекрасным, трудно к убогому вернуться. Нет, вернуться-то, конечно, можно, только бой с гусарами, погибель Сашки и Еленкина нежность навсегда останутся в моей душе, как в ее это белое платье, и не дадут покоя. Видно, впрямь придется ехать на Москву, да там пытаться счастье отыскать».

Словно читая его мысли, литвинка встрепенулась, тревожно вопросив:

– О чем задумался, Ванечка? Опасаешься, что не послушает тебя Кольцо и придется между службою и дружбой выбирать?

– Да нет, в Иване я уверен. Он, скорее, сам на казнь пойдет, чем допустит, чтоб за его грехи чужая кровь лилась. Меня другое заботит. Как дальше жить? Коли стану приказы воеводы исполнять, сразу же найдутся умники, которые начнут блажить – Княжич Дон боярам продал, – с грустью вымолвил Иван и тут же озлобленно добавил: – Языком молоть легко, он без костей, а попробовали б сами супротив гусар устоять.

– Да неужто вы с гусарами сражались? – почти испуганно воскликнула Еленка.