Остров безветрия - Валерий Воскобойников Страница 19

Завтра утром всё решится. Возможно, возьму двух-трёх добровольцев, и отправимся на санях с лёгкой брезентовой лодкой-каяком к острову. День пути туда, день обратно. Ничего неожиданного, надеюсь, на судне не произойдёт.

Зато, если виденное нами подтвердится, какой будет подарок мировой науке и какая слава науке русской! Это поважнее десяти Беринговых проливов.

28 сентября 1912 года.

Решено. Сейчас ухожу к острову.

Для похода всё подготовил. Старшим на судне оставляю фельдшера. Его помощником — Ивана Пахомова.

Что-то ждёт нас сегодня вечером?

Что дальше?

Дневник обрывался, продолжения не было.

В тот вечер, в воскресенье, когда третью тетрадь дочитали до последней строчки, чуть не поссорились. Валя Полякова уверяла, что таких островов не существует — надо смотреть по телевизору передачу «Очевидное — невероятное», и будешь знать точно. Миша Фраерман, загадочно улыбаясь, говорил:

— А вдруг?

Оля кричала:

— Что же это, им всё почудилось, да? Почудилось?

Максим молчал-молчал, а потом произнес:

— Если дневник попал в наш город, значит, должно быть его продолжение: о том, что было с капитаном дальше, после острова.

Миша Фраерман тут же отправился к сундуку и стал его изучать. Но потайных стен и дна не нашёл.

— История загадочная во всех отношениях, — сказал он.

И тут всех сразу сразил Олег Саркисян. Он сказал, что все приключения, описанные в тетрадях, выдуманы. Потому что это никакой не дневник, а роман. И написал его неизвестный автор, подделываясь под знаменитого капитана.

Все с подозрением посмотрели на Максима.

Максим покраснел и продемонстрировал свои каракули.

— Всё равно, это роман. Может, и не сейчас он сочинён, а давно, потому что бумага старая и чернила выцвели, но это роман, — не сдавался Олег.

Единица хранения 16

В понедельник Максим повёл Олю в Музей Арктики. Ещё несколько дней назад Оле было бы странно идти вот так с мальчишкой. А сейчас она шла рядом с Максимом и спокойно разговаривала. И никто на них особенно не смотрел.

Максим позвонил у служебного входа.

— Он медленно ходит. Пока подойдёт, пока откроет. Я ему вчера вечером по телефону рассказал. Он говорит, приходите немедленно.

Оля никогда в Музее Арктики не была.

И со служебного входа тоже никуда не входила. Она боялась — вдруг откроет дверь злая тётка, станет кричать и ругаться.

Но Максим стоял на крыльце спокойно. Наконец проскрежетал замок и дверь открылась.

Высокий старик в валенках, в телогрейке весело смотрел на них.

— Понимаю, — сказал он. — Это и есть уважаемая владелица дневника Палтусова. «Я не владелица. Просто тетради у нас в сундуке лежали», — хотела его поправить Оля, но промолчала.

Максим пошёл первым, Оля за ним, а следом, шаркая валенками, двигался старик.

— У меня для вас тоже есть кое-какая находка. Профессор Михаил Иванович подсказал, я порылся и нашёл, — говорил старик.

Они вошли в его небольшую комнату, и Оля тут же увидела на столе свои дневники. Те самые тетради, которые вчера разбирали вместе, из-за которых спорили и которые она сама убирала в сундук.

«Неужели папа сам отнёс их в музей?» подумала Оля.

— Весь день сегодня искал в архивах. С войны лежали, и никто к ним не притрагивался.

— Это… это наши тетради? — испуганно спросил Максим. Он даже посмотрел в лицо старику, чтобы убедиться, не шутит ли тот.

Но Матвей Петрович не расслышал последних слов Максима и продолжал:

— Их, говорят, принёс какой-то военный в самом начале войны. Я в эти дни всех старых сотрудников расспросил. И тех, кто работает, и кто на пенсии. Загадочный случай, еле распутал. Тот военный уходил на фронт и оставил тетради Нине Дмитриевне, работнице музея. Нина Дмитриевна не успела зарегистрировать тетради и тут же уехала рыть укрепления. Там почти всю её группу расстрелял фашистский самолёт. Короче, кто принёс, откуда, что это за тетради, неизвестно. Через неделю фашисты стали приближаться к городу, все сотрудники разошлись, кто на фронт, кто в тыл. Тетради, не читая, убрали в архив, написали на них лишь номер. Видите: «Фонд семьдесят два, опись два, единица хранения шестнадцать».

Матвей Петрович перевернул тетради и показал наклеенный ярлык с номерами.

Теперь и Оля, и Максим поняли, что это другие тетради.

— Так с тех пор их никто и не трогал.

Лишь Михаил Иванович знал, что где-то в архиве Палтусова лежат непонятные записи.

— А сегодня я их нашёл, гляжу — да это же самого капитана Палтусова дневники!

Матвей Петрович открыл тетрадь, и Оля увидела на первой странице, на том же самом месте, что и у них, тем же почерком сделанную знакомую запись:

«Казалось бы, полная победа, а грустно. Десять лет я добивался этого плавания…»

— У нас то же самое! — проговорила Оля и растерянно посмотрела на Максима. — Всё то же самое!

Максим выглядел потерянным, как будто заплакать собрался.

Только теперь Матвей Петрович обратил внимание на их слова.

— Как же это может быть — то же самое? — спросил он недоверчиво.

— Точно такие тетради, — повторила Оля. — Эта тетрадь кончается записью про попугая: «Если бы не она, не знаю, каким было бы настроение в нашей кают-компании. Стоит нам собраться на обед, как она откалывает очередной свой номер. Или объявляет: «Кушать подано, господа», или сзывает: «За стол, ребята, быстро за стол!»

Старик перевернул тетрадь, открыл последнюю страницу. И точно — там была эта самая запись.

— Получается, что дневников — два? — проговорил Максим.

— Сейчас я вам покажу ещё одну интересную деталь, — ответил Матвей Петрович и показал внутреннюю сторону об ложки тетради. На ней, в самом низу, мелкими буквами было напечатано: «Государственная фабрика писчебумажных принадлежностей. 1941 год». — Как вам нравится это?

И Максим и Оля молчали.

— Понимаете, что я подумал, когда сделал такое открытие? — Матвей Петрович посмотрел на Олю. — Получается, что капитан Палтусов тихо-мирно вернулся из опасного плавания, не заметно жил в городе. А в сорок первом году купил тетради и написал дневник своего плавания. Даже два дневника, если у вас такой же.

— Два одинаковых дневника вообще никто вести не станет, — вставил Максим.

— Да и на капитана Палтусова всё это не похоже.

— Может, кто-нибудь пошутил?

Оле стало так обидно, что кто-то в сорок первом году решил посмеяться над ними, будущими людьми, и вот сейчас они попались.