Шехерезада - Энтони О'Нил Страница 18

Исхак промолчал. Собственно, к Касыму он презрения не питал, считая откровенный эгоизм капитана грубой честностью. По-истине враждебное чувство внушал ему лишь Юсуф. Вор единственный из членов команды подвергал сомнению личность Исхака, тайком испытывая его с оскорбительным лицемерием. В прошлом явно был культурным, образованным человеком, стараясь скрыть это под наглым поведением, беспечными манерами, вытатуированным на предплечье тотемом.

— Посмотри на свой нос, — подсказал Даниил, схватившись за свой собственный.

Исхак очнулся от размышлений. Они переходили канал Баззазин.

— Снова кровь из носа идет…

Исхак дотронулся до верхней губы — пальцы окрасились кровью.

— Жарко, — с излишней поспешностью объяснил он. — Идем слишком быстро…

Оторвал кусок от рукава, спеша остановить кровотечение, пока другие — не заметили.

Жара. Поспешность. Необъяснимое влечение. Ненависть к Багдаду и стремление вернуться… Какое-то проклятие. Магнитом тянет к боли, к бедам… к смерти. Со стороны он с заученным равнодушием видел свое возвращение, но чем ближе удушливые объятия, особенно Круглого города, по крышам которого летними утрами проплывает тень бронзового всадника, тем они сильнее его манят, одновременно внушая смертельный страх. Когда-то он был уважаемым членом надыма — ближнего круга халифа, к которому принадлежат ученые, поэты, теологи, певцы, писатели, — ежегодно получал пятьдесят тысяч дирхемов, имел сотню полных костюмов и пятьсот тюрбанов, ел блюда из рыбьих языков, толченых орехов, засахаренных фруктов, спрессованных, как золотые монеты; по вечерам рассуждал на всяческие темы, начиная с теорий реальности и вероятности и заканчивая рецептами вкуснейшего варенья и самых лакомых ингредиентов для супа. Но его постоянно одолевали видения. Плещущие фонтаны, взбитые перины, своевременно налитые кубки, разложенные подушки — ничто не помогало. Они жили на настоящем кладбище империй — Шумерской, Аккадской, Ассирийской, Вавилонской, Финикийской, — и над всеми, от последнего конопатчика до придворного высшего ранга, парил ангел смерти.

— О чем думаешь? — осторожно спросил Даниил. — Об этом?..

— О чем?

— О новом предприятии, — кивнул он на Касыма. — Кофа…

Исхак, старательно подумав, сказал:

— Думаю, люди часто неверно трактуют сны, а потом стараются воплотить их в жизнь вплоть до мелочей. — И добавил: — Если будет на то воля Аллаха, Он пошлет удачу.

— Наверно, — подтвердил Даниил без особой уверенности.

Рассеянный Исхак согласился не сразу:

— В любом случае пойдем к западу. Может быть, ты еще раз увидишь глупые пирамиды, и они тебе больше понравятся.

Не стоит внушать успокаивающие фантазии. Так или иначе, уважают его не за это.

Впрочем, не было и возможности, ибо Касым очень быстро провел их через огромные рыночные ворота в аль-Карх, где у них сразу же исчезли последние возражения против намеченного плана.

— Он мне уже не нравится, — объявил. Касым. — Настоящий кальмар, нюхом чую. Вы только на него посмотрите.

Никто не воспринял всерьез объявление капитана. Касым давно утверждал, будто с первого взгляда раскусывает любого незнакомца. Но буквально о каждом составлял неблагоприятное впечатление.

— Ловкий, хитрый, — заметил Юсуф. — Это надо признать.

— Ничего я за ним не признаю.

Аль-Карх — главный торговый центр Багдада — представлял собой дикое скопище налезающих друг на друга лавок, магазинчиков, внутренних двориков. Здесь торговали мыловары, валяльщики сукна, мясники, продавцы птицы и шелка, красильщики, аптекари, свечники, корзинщики, поставщики куриной похлебки, приправ, чернильниц, камышовых перьев, мелочные разносчики и торговцы гранатами, импортеры медной утвари и прочих изделий, толпившиеся в таком хаосе, что невнимательный покупатель вполне мог заплатить за свечу, а уйти с леденцом или впоследствии обнаружить в кармане связку четок вместо нитки жемчуга. Повсюду шныряли остроглазые ястребы, суетились покупатели, разносчики с зажженными благовониями и питьевой водой, зоркие стражники, полуслепые нищие с исцеляющей мазью для глаз, торговцы противоядиями, которых постоянно жалят осы. На рынке Растопки, где торгуют собранными в пустыне колючками для печей и бань, гильдия торговцев растопкой в единодушном стремлении привлечь клиентов отдала дворик Муррабах-аль-Шаук декламаторам и сочинителям панегириков, анекдотов, сказок, увлекательных историй. В данный момент один мужчина читал там записанные на свитке сказания бедуинов, другой цитировал отрывки из хадиса ^[34]; несколько человек, сидя на деревянных конях, разыгрывали под аккомпанемент лютен персидскую любовную историю.

Но самая многочисленная толпа собралась на краю прямоугольника с расчетливо воздвигнутым высоким помостом, ярко освещенным солнечными лучами, проникавшими в вентиляционное отверстие на крыше. Вдохновенный юноша на фоне темного задника, разрисованного небесными сферами и летящими кометами, рассказывал с выразительными жестами, мимикой, убедительным чувством искусную байку по мотивам Шехерезады.

— И вот царь по долгом размышлении решил выдать царевну за того брата, который лучше всех стреляет из лука — поистине, разве это не величайшее достоинство? Сотни, тысячи людей сошлись на грандиозную красочную церемонию на огромной равнине, желая посмотреть, кто из троицы дальше пустит стрелу. Первым натянул тетиву могучий царевич Хусейн — дзынь! — стрела улетела неведомо куда. Народ охнул, восхищенный силой и ловкостью юноши. Затем вперед вышел его старший брат Али, замечательный воин, вскинул лук и пустил стрелу. И зрители не поверили своим глазам — она улетела дальше стрелы его брата Хусейна. Взвилась выше орла, умчалась быстрее ласточки! Али возрадовался, уверенный в победе, выстрелив, можно сказать, драгоценной стрелой прямо в лоно царевны!..

Юноша был миловидным, стройным, гибким, как сама стрела, с красивой нечесаной бородой и открытой улыбкой, с кожей цвета черного дерева, в небрежно повязанном тюрбане из грубого шелка, в сильно поношенном квами, расшитом изображениями, словно придуманными Шехерезадой — кораблями, дворцами, китами и птицами, спиральными витиеватыми фразами.

— Тут к мишени шагнул третий брат, славный царевич Ахмед, самый младший, красивый и лучший из всех. Твердо и далеко вытянул над песком руку, так сильно отклонился назад, что казалось, вот-вот опрокинется. Тетива заскрипела! Его прошиб пот! И в тот самый момент, когда всем показалось, что он больше не выдержит, царевич пустил стрелу. Зрители глубоко вздохнули и затаили дыхание. Стрела взлетела высоко в воздух и исчезла. Улетела не только дальше двух других, но и за пределы равнины, за пределы видимости, за самые дальние разведанные горизонты!..

Чернокожий юноша был сыном Лейлы, известной красавицы, которую уже беременной отослали в Багдад вместе с ежегодной нубийской данью, после чего она стала жемчужиной в обширном гареме Джафара аль-Бармаки. Сочтя свой дворец непригодным жилищем для подраставшего мальчика, Джафар мудро передал его аль-Аттару в благодарность за кое-какие оказанные в прошлом услуги. Подарок не дешевый: нубийцы ценятся выше всех прочих рабов, до четырехсот динаров за голову, а у аль-Аттара за все время работорговли никогда не бывало черного раба.