Гиблое место - Юрий Шиляев Страница 18

– Яков! Яшенька! – звали его старческим голосом.

– Кто здесь?! Кто здесь?!! – заорал он, глядя в зеркало. – Валька?… Ты?.. – Жатько оглянулся – может, Валентина не ушла и стоит за спиной – но в комнате никого не было. Он снова бросил взгляд в зеркало и, побледнев, поднёс дрожащую руку ко лбу – перекреститься: из зеркала на него смотрела Валентина, такая, какой она станет лет через восемьдесят или сто. Дряхлая, морщинистая, седая, но всё равно узнаваемая.

– Крыса… – с ненавистью прошипел майор и, сорвав умывальник, висевший рядом с водопроводными кранами, плеснул воду в зеркало. Вода раздробила отражение старухи на множество осколков, стёрла, но её дребезжащий, режущий уши голос ещё звучал:

– Яша, Яшенька… возвращайся, голубчик!..

* * *

Вздрогнув, я несколько раз моргнул и не удивился, обнаружив себя в комнате, очень похожей на ту, в которой только что находился вместе с майором Жатько. Та же кровать с железными спинками, зеркало в обшарпанной деревянной раме на стене, крепкий стол, стулья с высокими спинками. Добавились разве что рамки с фотографиями.

– Ну, слава богу, ожил!

Я оглянулся – отодвинув занавеску на дверях, в комнату заглянул Петро.

– Куда б он делся! – устало ответила стоявшая у кровати старушка.

Она была маленькая, сухонькая, в белой косынке на редких седых волосах и на редкость неприятная. Казалось, кошмар продолжается: будто любовница Жатько, белёсая и сморщенная, теперь уже не крыска, а крыса – красноглазая, остроносая, с тонкой приподнятой губой над выдающимися вперёд резцами, выпрыгнула из жуткого видения в нашу реальность, в наше время. Выпрыгнула, постаревшей лет на сто. Я, застонав, сел. В голове туман, в ушах звон, тело ломит так, будто в одиночку разгрузил состав угля.

Старуха сняла передник, бросила его на спинку кровати и, подойдя к эмалированному ведру, стоящему на скамье, зачерпнула ковшиком воды. Напившись, посмотрела на меня, но ничего не сказала, только укоризненно покачала головой. Прошла с ковшиком к зеркалу, плеснула на него воды и, тихонько всхлипнув, прошептала:

– Виталинька…

– Что случилось? – спросил я, сделав вид, что не расслышал бабкиного шепотка.

– Тебя вчера нашли – сидишь, будто замороженный, в люксе, и смотришь в зеркало. Егорыч тебя в больницу хотел, а я сказал, что лучше к Балашихе отвезти. Она знахарка местная. Быстро управилась, – затараторил ботаник.

– Ну да, где уж быстро? – возразила старуха. – Всю ноченьку отчитывала, сама едва Богу душу не отдала.

Я встал, сделал два шага к двери. Закружилась голова, качнуло. Инстинктивно упёрся в стену и угодил ладонью в рамку с фотографиями. Глянул – и замер: из-под пальцев на меня смотрели холодные глаза человека, которого только что видел живым, только что был с ним – или им. Ткнув пальцем в фотографию, спросил:

– Кто это?

Старуха, шаркая тапочками по полу, доковыляла до меня. Встала, долго вытирая фартуком лицо. Мне показалось, что вместе с каплями пота по впалым щекам катятся слёзы.

– Жатько, – шевельнулись тонкие губы. – Он у нас майором был, – ответила Балашиха, опустив руки к животу, но не выпуская край ситцевого фартука. – В пробном коммунизьме. А потом разжаловали его. Ехать ему некуда было, он тут и остался. После катастрофы разжаловали. Хорошо, хоть не посадили. Так он сам потом повесился. Ну да Берия к тому времени из доверия вышел. Не до него было, а так бы посадили.

– А это? Рядом с ним, женщина? – поинтересовался я, отметив, что симпатичная, улыбающаяся девушка с шапкой чёрных кудрей и ямочками на щеках удивительно похожа на мою мать.

– Жена его, Варвара… Царствие ей небесное, – и старуха заплакала. Слёзы ручьём текли по дряблым обвисшим щекам, но она, будто не чувствуя этого, не вытирала их. Только иногда вздрагивала, когда капли попадали на руку. – Бедная девочка… Дочку родила и умерла. А майор зверь был… ох и зверь…

И, глянув в зеркало, вдруг закричала:

– Да оставь ты меня! Оставь, Христа ради! Сгинь… Сгинь, сказала… Убивец!