Карта царя Алексея - Николай Дмитриев Страница 18

– Негоже нам в патриаршее дело встревать. Опять же, Никон больше не патриарх, а монах, просто монах… – словно убеждая себя самого, дважды повторил боярин, но ему, вскочив со своего места, с жаром возразил Салтыков:

– Не в Никоне дело! Пускай бы там на соборе разбирались, два или три перста ко лбу подносить, не в том главное…

– А в чём? – остановил разгорячившегося боярина царь.

– А в том, государь, – стишил голос боярин, – что тех, кто за старый обряд, много. Раскол ^[40] этот – суть неповиновение. Почитай бунтуют и на Выг-озере, и на Соловках, а на той же Волге ещё и казаки разбойные с инородцами стакнуться могут, чтоб, того и гдяди, разом в смуту удариться.

– Верно, верно! – враз загудели бояре, и, перекрыв возникший гам, князь Голицын выкрикнул: – Казаки шумят, попов им-де вовсе не надобно!

Какое-то время в палате был общий галдёж, и только когда он малость поутих, Шереметев, обратившись прямо к царю, сказал:

– Опасно, государь, когда такое по украинам царства творится. Не дай бог какой супостат объявится. Стрельцов посылать надобно, гасить бунт…

Услыхав такое, бояре смолкли и напряжённо ждали, что скажет царь. Тишайший долго думал и наконец твёрдо заявил:

– На том и порешим, бояре, – степенно встал с трона…

* * *

Воеводе Епанчину не спалось. Хотя час был ранний и вполне ещё не мешало бы подремать, сон куда-то ушел, и воевода, заложив руки за голову, уставился в потолок, отчего-то про себя улыбаясь. Последнее время ему казалось, будто что-то меняется. Может, от того, что долгая зима кончилась, отшумел весенний ледоход и солнце стало светить по-летнему.

Даже сейчас, хотя для большего покоя окошко было плотно завешено, чувствовалось, что там снаружи царит яркий и радостный день. Отчего-то и мысли у воеводы с утра были под стать настроению. Не хотелось думать ни о том, что его, как какого-то опального боярина, загнали в холодный край, где нравы у народа совсем иные, чем на той же благодатной Украине, ни о здешних делах, связанных с голландскими и английскими купцами.

Вспомнив про иноземцев, Епанчин нахмурился. С ними всегда приходилось держать ухо востро, как того повелевал строгий царский наказ. Да, он, воевода, приставлен сюда блюсти государев интерес, вот только решать, как себя вести, встречаясь с заморскими гостями, было трудновато.

Тут надо признаться, прошлое застолье в купеческом доме выпадало из общего ряда. Раньше Епанчин себе такого не позволял, но поразмыслив, согласился, ожидая, что будет какая-никакая польза. Однако ничего особого не случилось, если не считать появления девушки с лютней. Нет, кое-что подобное Епанчин уже видел в той же Польше, но здесь…

Звук пушечного выстрела, донесшийся от реки, заставил Епанчина бросить пустые размышления и встать. Не иначе как прибывает очередной иноземный корабль, и ему, воеводе, всенепременно надо знать, с какой именно целью приплыл сюда новый заморский гость.

На пристани, куда в скором времени приехал в своём возке Епанчин, уже было полно народа. Водная гладь реки под солнечными лучами весело серебрилась, на другом берегу густо зеленел лес, а со стороны недальнего моря ощутимо тянул весьма прохладный ветерок.

Все собравшиеся с интересом смотрели, как от гирла к пристани под зарифлеными парусами медленно движется трёхмачтовик. Корабль подошёл уже достаточно близко, и Епанчин хорошо видел и венчавшую форштевень резную фигуру, и носовую надстройку с балюстрадой, расположенную сразу за бугшпритом, и идущий за ней крутой изгиб фальшборта, а ещё дальше высоко поднятую над водой корму.

Чтоб показать мирные намерения, пушки были убраны, а орудийные порты плотно задраены. Однако легко сосчитав их, Епанчин определил, что тяжёлых пушек на корабле не меньше шестнадцати, да и открыто стоявшие на фальшборте фальконеты тоже чего-то стоили.

Тем временем прибывший трёхмачтовик дошёл до места, загрохотала якорная цепь, и неожиданно знакомый голос за спиной Епанчина произнёс:

– Хорош флейт ^[41], ах хорош…

Воевода обернулся и увидел, что сзади стоит незаметно подошедший Фрол. Купец во все глаза рассматривал голландца, и воевода усмехнулся:

– Что, видать, получше твоего коча будет?

– Это как посмотреть, – пожал плечами Фрол.

– А что не так? – удивился Епанчин.

– На открытой воде, слов нет, хорош, – спокойно пояснил Фрол. – А вот ежели во льды попадёт, то конец, раздавит…

– Ну а ты, когда свой большой коч в эти самые льды отправишь? – проверяя, не передумал ли купец, воевода напомнил Фролу их разговор.

– Да вот, раньшины с промысла возвернулись, коч от норвегов тоже, думаю, дён через двадцать пойдут, – начал было пояснять Фрол и вдруг показал на реку. – Ты погляди, сам Ван-Лейден на флейт отправился…

Епанчин увидел, как от пристани отвалила шлюпка и, дождавшись, пока она подошла к сброшенному с флейта трапу, хмыкнул:

– Пойду я, пожалуй, а то много чести какого-то купчишку встречать…

Воевода не спеша отправился к своему, стоявшему в сторонке, за причалом, возку, но тут, к его удивлению, следом за ним увязался Фрол. Какое-то время они шли рядом, а потом Епанчин спросил:

– Никак сказать чего хочешь?

– Никишка приходил… – Фрол озирнулся и, стишив голос, выложил: – Как велено было, всё вызнал, прохиндей.

– Так чего молчал, говори, – поторопил Фрола Епанчин.

– Дело, значит, такое… – Купец вздохнул. – Голландцы тебя вроде как к своим порядкам приобычить собрались, тогда, мол, и разговор легче будет…

– Значит, потому и девку подсунули? – уточнил воевода.

– Не, Никишка говорит, девка не из тех, – отрицательно покачал головой Фрол. – Её Злата зовут, и она вроде как при лютне. У иноземцев на ихнем дворе что-то вроде своего кабака есть. Собираются там раз от раза. Винишком, само собой, балуются и, конечно, про торги да товары свои толкуют. Вот она там им в усладу и играет…

– Ясно, – воевода остановился. – Ежели у тебя всё, ступай. Мне ещё свои дела порешать надобно…

Глядя в спину уходившему Фролу, Епанчин улыбался. Говоря о делах, воевода лукавил. Он и самому себе не желал признаваться, что больше всего хотел узнать, кто такая та девушка. Ему вдруг непонятно почему вспомнилась Украина, и у воеводы отчего-то сладко засосало под ложечкой…

* * *

Мангазейский воевода Иван Беклемишев не находил себе места. Ответа на его слезницу по поводу оскудения пушного промысла всё не было, и воевода пока пребывал в неведении. Но он отлично знал, что спрос за недостачу будет с него, и пока суть да дело, старался что-нибудь придумать.