Лекарь - Юрий Корчевский Страница 18

Никита понюхал. Самогон, конечно, но качеством получше, чем у Куприяна. Взяв в рот, почувствовал, что обожгло, как спиртом.

— Беру!

— У меня товар знатный, — расплылся в улыбке корчмарь. — Из зерна варю, не то что другие — со свеклы да брюквы.

Ещё один вопрос решился.

Уже в избе у Куприяна Никитам поинтересовался у хозяина:

— В городе алхимики есть?

— Это кто ж такие? Не слыхал никогда.

М-да, это в Европе алхимиков полно, пытаются золото получить бог знает из чего, попутно совершая иногда настоящие открытия.

Он улёгся в постель. Ведь изучали они на первом курсе академии ещё всякие курсы химии — неорганическую, органическую, биологическую. Знать бы, где упасть — соломки бы подостлал. Как бы ему пригодились сейчас эти знания! И про хлороформ учили, и про эфир диэтиловый для масочного наркоза.

Никита стал мучительно вспоминать, из чего и как они делаются. Вроде и альма-матер не так давно закончил, и склерозом не страдает, а вот поди ж ты, вспомни! В вузе ведь как? Сдал экзамен, получил оценку в зачётку — и выбросил всё из головы. Конечно, это касалось не всех предметов, а только ненужных с его точки зрения, например — той же химии. Вот зачем будущему врачу высшая математика? А ведь изучали, целый семестр.

В голове крутились какие-то обрывки знаний, но тем не менее кое-что удалось вспомнить. Тот же хлороформ в быту можно получить путём нагревания трихлоруксусной кислоты до семидесяти пяти градусов. В готовый продукт положено добавить один-два процента этилового спирта для связывания образующегося фосгена.

Для тех, кто не знает: фосген — сильный яд, применявшийся в начале XX века как боевое отравляющее средство.

Уксус можно найти в любом доме на кухне. Но вот фосген от образовавшегося хлороформа в быту отделить нельзя. Стало быть, рискованно. В медицине был период, когда хлороформ, как вид наркоза, широко применяли, однако он скверно действовал на печень.

Никита решил, что связываться с ним не стоит. Применял его знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов в Крымской войне при операциях, ну да время хлороформа ушло.

С эфиром несколько проще и одновременно сложнее. Впервые его получил в тринадцатом веке алхимик Луллий. Способ простой — смесь этилового спирта и серной кислоты перегоняют, как самогон. Вопрос только в том, где эту кислоту взять? Со спиртом в виде самогона он вопрос решил, а где кислоту взять? И он снова пошёл к Куприяну.

— Ты к кожемякам сходи. Они для выделки кож всякую дрянь применяют.

О кожемяках Никита даже не подумал.

На следующее утро он отправился под Вознесенскую гору, в Гончарную слободку. Там не только гончары промышляли, но и кожемяки, шорники. К его удивлению, кислота нашлась.

— Тебе-то зачем? Едкая штуковина, на одёжу капнешь — дыру прожжёшь.

— Для дела надобно.

Кислоту отлили в небольшую корчагу, обмотали тряпицей. И за всё-то — медяк.

Корчажку Никита нёс бережно, и в комнате своей уложил в сундук. Попробовать перегнать бы, да самогонного аппарата нет. Тоже придётся приобретать, но это уже попозже, когда поработает, на ноги встанет, надобность возникнет. Эфир — штука летучая, храниться должен в стеклянном пузырьке с притёртой пробкой, а иначе просто улетучится. И пары его пожароопасны. Не дай бог свечка в комнате окажется — пожара не избежать. А сжечь дом Куприяна Никита вовсе не хотел — на добро злом не отвечают.

Дочь купца позвала Никиту к обеду.

Отобедали чинно. Как заметил Никита, ели у купца обстоятельно, не торопясь. Не объедались — не было такого, а именно обстоятельно. Разговоров за столом не вели, отдаваясь процессу еды целиком, тщательно пережёвывая.

Поначалу Никиту это напрягало. У себя на работе, а потом и дома он привык есть быстро, поскольку времени не было. А спроси через час, что ел, так и вспомнить не всегда мог.

После обеда, когда кухарка убрала посуду со стола, Куприян попросил Никиту задержаться.

— Просьбу я твою, Никита, исполнил. Избу можно хоть сейчас смотреть.

— Отлично!

— Только знаешь… Одёжа у тебя не нашенская, да и головного убора нет, выглядишь как чужеземец. Ты нормальную одёжу купи — вот как на мне. Рубаху, порты, на голову что-нибудь. А хочешь — вместе пойдём, помогу подобрать.

— Я не против.

Вдвоём они направились на торг. Рубаху купили шёлковую, лазоревую. Штаны буквально безразмерные, под любое телосложение, они только на гашнике держались. Гашник — верёвка такая, вроде пояса, которую можно подтянуть и завязать. Ну и головной убор взяли в завершение — из толстого сукна, колпаком называли его.

Переодевшись, Никита сразу на местного стал похож — не отличить. Свою одежду он связал в узел. А вот поменять кроссовки на короткие сапожки, которые предлагал взять Куприян, отказался. Местная обувка — вся, без различия — что на левую ногу, что на правую. В своей удобнее и привычнее, и в глаза не очень бросается.

Они прошли к избе. Куприян достал ключ, отпёр замок и распахнул дверь.

— Заходи!

Изба оказалась неплохой. Три комнаты, деревянные полы, печь — даже кухня. Но готовить тут Никита пока что не собирался. И место у избы удобное. В квартале — шумный торг, по другую сторону — храм. Куда ни пойди, мимо не пройдёшь.

Удобное положение избы Никита сразу оценил. Успенский собор — главный храм Владимира в то время, службы многолюдны, богомольцы мимо избы по-всякому идти будут. Только вывеску какую-то сделать надо. Видел он в городе уже — то крендель у булочной, то ножницы над входом к цирюльнику. Правда, вывески невзрачные, художник явно без таланта. И что занятно: на вывесках только рисунки, чтобы и неграмотный человек мог понять. Тогда что ему отобразить? Никита задумался.

Куприян кашлянул:

— Прости, купец, задумался.

— О чём?

— Вывеска у входа нужна — вот как у булочной.

— Сделай.

— Самому? — удивился Никита.

— Зачем самому? Попроси монахов-иконщиков. У них и краски есть, и навык. Полагаю, недорого возьмут, чай, не икона.

— Только не знаю, что изобразить?

Тут и Куприян задумался.

— В городе-то вывески у лекарей есть?

— Только у повивальной бабки младенец изображён. А у других — нет ничего, да где они живут, народ и так знает.

— Нет, так не пойдёт.

— Тогда иди в монастырь, к иконописцам. Может быть, они подскажут.

Никита так и сделал — тем более что Рождественский монастырь был недалеко. Куприян отправился домой, а Никита — в монастырь.

Иконописная мастерская располагалась в отдельном здании. Здесь пахло красками, за столами над досками корпели монахи. В это время иконы писались ещё для церквей на выдержанном сухом дереве.