Аэций. Клятва Аттилы - Алекс Тавжар Страница 18

У Пелагеи так колотилось сердце, что она едва сознавала значение сказанных слов.

Севастий крепко схватил её за руку и потащил к палатке Бонифатия. В какой-то момент она поглядела назад, но не увидела ни повозок, ни пленника. Возле коновязи потушили огни, и там было темно, как на дне болота.

* * *

— Получше следи за ней. А не то эта пташка наделает бед, — с раздражением произнес Севастий, втолкнув Пелагею в палатку. — Знаешь, куда она полетела, оставив тебя одного? Отправилась к нашему гостю и едва не уехала с ним из лагеря.

— Это неправда! — воскликнула Пелагея.

— Неправда, что застал тебя у повозок?

— Неправда, что я хотела уехать!

— А кто обманул охранника? — напомнил Севастий. — Кто приказал ему выпустить пленника? Или это тоже неправда?

В ответ Пелагея лишь сжала губы. Перечить было бессмысленно и даже опасно. Севастий всё оборачивал в свою сторону.

— Довольно. Я понял. Оставь нас наедине, — сказал ему Бонифатий.

Следом в палатке взметнулся тяжелый кожаный полог. Задевая его плечом, Севастий вышел наружу, и разговор продолжился без него.

* * *

Светильная плошка озаряла измученное состарившееся лицо. Бонифатий лежал на ложе из грубых медвежьих шкур. Обессиленный болью, он походил на раненого льва. Косматая грива спуталась. На губах запеклась слюна.

Пелагея жалела, что он оказался в таком положении, но поединок есть поединок. Аэций проявил благородство, иначе исход сражения был бы другим…

— Подойди. Присядь. — Бонифатий поманил Пелагею к себе, взял её за руку и мягко, словно ребенка, заставил усесться рядом. — Ну, признавайся, что там случилось между тобой и пленником?

— Ничего не случилось, — ответила Пелагея. — Ты велел его отпустить, и я подумала…

— А-ха-хах, — рассмеялся вдруг Бонифатий. — Так это было в пику Севастию?

От смеха ему сделалось больно, и он скривился, словно глотнул лимонного сока.

— Прошу тебя, никогда не вмешивайся в наши мужские дела, — проговорил с усилием. — Севастий, конечно, засранец, но я от него завишу. Он убеждает августу, что моя болезнь несерьезна, и только поэтому меня до сих пор не сместили. Я нуждаюсь в нем больше, чем ты можешь себе представить. Постарайся с ним как-нибудь ладить…

— Именно этого он и хочет, чтобы я с ним поладила, — в отчаянии произнесла Пелагея. — В глаза говорит одно. А за глаза… Считает, что ты уже при смерти, и я достанусь ему по наследству. Со всеми своими богатствами и рыжими лохмами. Это его подлинные слова.

В ответ Бонифатий предпочел отшутиться.

— Такой обычай действительно есть. Жена переходит от брата к брату, от родича к родичу. Вот только Севастию я тебя ни за что не отдам. Уж лучше тогда Аэцию и никому другому.

Пелагея со слезами бросилась ему на грудь.

— Не умирай, прошу тебя. Я не хочу оставаться одна…

— Эй, эй, полегче, а то убьешь меня раньше времени, — простонал Бонифатий. — Запомни, милая, умирать я не собираюсь. Севастий лишь исполняет мои обязанности. Как только вылечусь, с произволом будет покончено, и каждый займет свое прежнее место. Но сейчас не надо его дразнить. Иначе сделаешь только хуже. Аэций — его добыча. С этим придется смириться. Севастий словно собака, ему обязательно нужно бросить кость.

— Лучше бы ты надел на него намордник, — прошептала Пелагея, вытирая слезу.

Бонифатий ласково погладил её по огненным волосам.

— Севастий перекусит любой намордник. У него железная хватка. Жаль, что при этом ему не хватает чутья. Он не знает, как сделать правильный выбор. Я всегда относился к нему как к сыну, которого не дал мне господь, но спасти Аэция — мой христианский долг. После нашего поединка в Аримине у меня уже нет сомнений, что правда на его стороне. Я неверно судил о нем и за это наказан — болью, страданием, ежедневными муками. Севастий своим скудоумием не может понять, что заговор против Империи — это не распря с вандалами и не смерть наших близких. А то, что делают маски, которым он потакает, скрывая их имена. С внешним врагом мы справляемся, навалившись все вместе, а внутренний нас разделяет и убивает по одиночке… Ну, ничего. До масок мы доберемся. Аэций парень выносливый. Посидит взаперти, пока я буду лечиться. А потом поможет мне в этой борьбе. Лишь бы Севастий сдержал свое слово и оставил его в живых. А там как рассудит Бог…

* * *

Утром в лагере началась суматоха. Повозку с пленником отогнали к берегу моря. Там его выпустили из клетки, усадили в лодку и переправили на небольшое военное судно. В некотором отдалении от этого судна стояло другое — с островерхим шатром на корме.

Во время короткого плавания Аэций не успел ничего разглядеть. Понял только, что на лагерь вот-вот нападут. Сидевшие в лодке на веслах торопились быстрее его доставить. Спешка чувствовалась во всем. В разбуженном голосами воздухе отчетливо пахло близкой битвой.

На судне Аэцию, едва державшемуся на ногах от сонного зелья, позволили встать возле борта. С такого близкого расстояния песчаный берег был виден как на ладони. На левом склоне темнели деревья. На правом — скученные палатки походного лагеря.

Из обрывочных разговоров Аэций узнал, что его сторонники, недовольные назначением нового магистра армии, перешли через реку Рубикон и движутся к берегу моря. Кто-то, скорее всего, Севастий, сподвиг их собраться в пяти миллиариях от Аримина и напасть на лагерь Бонифатия, в котором находилось приблизительно столько же наемников-южан. Встреча предвиделась жаркой. Южане носились по берегу, собирая строй. Предупрежденные о скором нападении, они лихорадочно готовились к предстоящей битве.

И только Севастий со своими подручными куда-то исчез.

Битва

Перед самой битвой над побережьем разгулялось осеннее солнце, и на песчаной косе не осталось никого, кто хотя бы на миг не ослеп от его лучей.

Спустившись со склона к морю, южане оказались на самом виду, словно темная виноградная гроздь на подносе из золотого песка. В своих обмотках они походили на какой-то сброд. Кому-то не хватило копья. Кому-то шлема. На них было жалко смотреть.

У сторонников Аэция лучшим было всё — подготовка, доспехи, оружие. Красно-белый штандарт, развевавшийся над их головами, принадлежал ветеранам, прошедшим с Аэцием не одну баталию. Сбежав с противоположного склона, они устремились к походному лагерю железной лавиной. Южане сомкнули ряды и выставили щиты, но натиск противника был слишком сильным. Закованные в броню ветераны раскидали их словно детей. По всей косе южан загоняли в воду и добивали, не прилагая больших усилий.

Аэций наблюдал за происходящим издали и, не видя мелких деталей, додумывал их сам. Слышались его уху и звон мечей, и предсмертные крики, и победный рык, но легкое начало боя не внушало доверия. Аэций чувствовал, что готовится какой-то подвох. На судне он был единственным, кто желал ветеранам выйти живыми из этой бойни. Остальные громкими криками подбадривали южан, призывая не поддаваться панике и стоять до последнего, как скала.