Таинственный доктор - Александр Дюма Страница 18

Доктору предстояло привести ум Евы в соответствие с ее возрастом. Впрочем, теперь, когда девочка заговорила, задача эта существенно облегчалась.

В душе Евы должно было проснуться любопытство; неясным оставалось лишь одно: чем она заинтересуется раньше — зримым миром или миром чувств?

Девочка, постоянно слышавшая слово «Ева», уже давно поняла, что это ее имя; однако звук его оказывал на нее самое различное действие в зависимости от того, кто его произносил, а произносивших было всего трое: доктор, Марта и Антуан.

Когда Еву звал доктор, то, каким бы делом, серьезным или пустяковым, девочка ни занималась, она тотчас вскакивала, все бросив, и устремлялась на зов.

Если ее звала Марта, девочка поднималась медленно и подходила к старой служанке, лишь дождавшись, пока та позовет ее вторично, да еще подкрепит слова жестами.

Наконец, если Антуан, войдя в комнату, три раза топнув ногой и громогласно возопив: «Круг правосудия! Средоточие истины!», прибавлял мягче и тише: «Здравия желаю барышне Еве!» — девочка спокойно поворачивала головку в его сторону и с улыбкой кивала ему (говорить она еще не умела).

Очевидно, что одно и то же слово, услышанное от разных людей, воздействовало на девочку по-разному, и уверенность в этом несказанно радовала Жака Мере.

Доктор видел, с какой радостью бросается Ева на его зов. Радость эта выдавала сильное чувство.

Он видел, что к Марте девочка подходит с улыбкой, но не торопясь, — неспешность эта свидетельствовала о послушании, и не более.

Он видел, наконец, как она спокойно оборачивается, услышав приветственные слова Антуана, — это движение выказывало равнодушную доброжелательность.

Оставалось выяснить, с разными ли интонациями произнесет Ева впервые имена доктора, старой служанки и водовоза.

Первой проснулась в девочке любознательность.

Мы уже сказали, что она давно поняла, как ее зовут, ибо по-разному откликалась на свое имя, произнесенное тремя разными лицами. Теперь ей захотелось узнать, как зовут доктора.

Однажды она глубоко задумалась, взглянула на Жака нежнее обычного, а затем, собрав всю силу своего ума и всю свою волю, произнесла, ткнув себя пальцем в грудь:

— Я — Ева.

А затем, приставив палец к груди доктора, спросила:

— А ты?

Доктор подпрыгнул от радости: она соединила две мысли. Значит, ум ее сделал первый шаг от животного к человеческому.

— Я, — отвечал он, — Жак.

— Жак, — бесстрастно повторила Ева, даже не воспроизведя интонацию доктора, как если бы это слово абсолютно ничего для нее не значило.

Сердце доктора сжалось; он грустно взглянул на свою воспитанницу.

Но сердце Евы уже проснулось; она сама осталась недовольна скучным звучанием своего голоса и, тряхнув головой, сказала:

— Нет! Нет!

Затем девочка вторично произнесла имя Жака, стараясь выразить голосом обуревавшие ее чувства.

Однако ей все равно хотелось большего; доктор пожал ей руку, но она отвечала:

— Подожди!

Прошло несколько мгновений, в течение которых на лице Евы отразились все самые нежные чувства, какие. только может испытать женщина, и наконец она воскликнула в третий раз:

— Жак!

В это восклицание она вложила столько страсти, что тот, к кому оно было обращено, не смог удержаться и, прижав девочку к груди, воскликнул в свой черед:

— Ева! Дорогая Ева!

Однако объятие произвело на Еву странное действие: девочка побледнела, закрыла глаза и, потрясенная слишком сильным впечатлением, обмякла в руках доктора, едва не лишившись чувств, полуоткрыв рот и закрыв глаза.

Доктор понял, как осторожно следует обходиться с этой хрупкой натурой, и быстро опустил девочку на постель.

Она не смогла вынести объятия — поцелуй убил бы ее!

Следовательно, в ней нужно было пробуждать менее резкие эмоции.

Поразмыслив, Жак Мере решил начать с жалости.

Ева никогда не видела чужих слез, Ева никогда не видела чужих страданий.

Однажды Сципион играл с девочкой в саду — мы говорим, что он играл с ней, ибо, подобно тому как Ева вначале брала пример с собаки, движимой инстинктом, так собака в тот миг, когда девочка обогнала ее в своем развитии, стала в свой черед брать пример с девочки и догнала хозяйку: Сципион исполнял все приказания Евы — он с легкостью находил потерянные или спрятанные предметы; он уже давным-давно научился прыгать в честь короля Франции, королевы и дофина и не трогаться с места, если ему приказывали делать то же самое в честь прусского короля; он отлично притворялся мертвым при словах «пехота» и «легкая кавалерия» и оживал только при упоминании кавалерии тяжелой; он делал все что угодно, лишь бы позабавить свою маленькую хозяйку, — нес караул, курил трубку, ходил на задних лапах. Больше того, он уже не просто забавлял Еву — он угадывал по глазам все ее желания, он играл с нею в прятки и в жмурки; так вот, однажды Сципион играл с Евой в саду и, бросившись в кусты за палкой, вдруг взвизгнул и возвратился, хромая, на трех лапах; видно было, что наступать на заднюю лапу ему больно.

Палку он все-таки принес, но, бросив ее к ногам хозяйки, улегся рядом и стал, жалобно повизгивая, лизать больную лапу, как бы стараясь что-то вытащить из нее зубами. Ева взглянула на собаку сначала с удивлением, а затем с тревогой: прежде она никогда не видела ничего подобного.

Она увидела чужое страдание.

Инстинктивно она назвала Сципиона по имени мягче и нежнее, чем обычно, а затем наклонилась и попыталась найти причину его мучений.

То была колючка, которая глубоко вонзилась в лапу и обломилась.

Ева попыталась вытащить занозу, но, не имея сноровки, не смогла ее подцепить. Сципион же продолжал жалобно визжать и отдергивал лапу, как только рука Евы к ней приближалась.

Девочка сообразила, что сама бессильна помочь своему любимцу, и тут ей пришло на ум, а точнее сказать, на сердце, что действие, недоступное ей, доступно Жаку.

Для нее этот вывод явился результатом великого мыслительного усилия.

Итак, голосом, исполненным тревоги, она принялась звать:

— Жак! Жак! Жак!

Каждый раз она произносила это имя все настойчивее и все печальнее. Лишь только доктор услышал, что девочка зовет его, он выглянул в окно лаборатории и тотчас понял, что стряслось, ибо Ева указала рукой на печально лежавшую у ее ног собаку. Не медля ни минуты, Жак спустился в сад.

В свой черед склонившись над Сципионом, он осмотрел кровоточащую ранку, достал из своей медицинской сумки пинцет и вытащил занозу из лапы бедного пса, который, почувствовав облегчение, тотчас принялся радостно прыгать на четырех лапах. Ева, обрадовавшаяся ничуть не меньше, запрыгала вместе с ним: она разделила его боль и не могла не разделить его радости.