Лекарство от долгой жизни. Серия «Невыдуманные истории на ночь» - Ольга Ракитина Страница 17

— Я составил выборку из вариантов, которые могли бы представить интерес для вас, — Алексей Иванович извлёк из внутреннего кармана записную книжку. — Давайте, я вам продиктую, а потом мы с вами их обсудим.

— А может, вы мне сами всё напишите? — спросила Максименко.

В планы Шумилова никак не входило оставлять в доме этой женщины образец своего почерка. Не потому вовсе, что он опасался какой-то провокации или подлога, а просто в силу той рефлекторной осторожности, что с некоторых пор сделалась его второю натурой.

— Уж извините меня, Александра Егоровна, — как можно мягче ответил Шумилов. — Но сие никак не возможно. Во время переговоров каждая из сторон свои деловые записи ведёт сама.

— В самом деле? Ну, давайте я запишу, — согласилась Максименко. Опустив кота на пол, она извлекла из письменного стола лист бумаги и приготовилась писать. — Начинайте с самого крупного поместья.

Под диктовку Шумилова она принялась покрывать лист крупными нечитаемыми каракулями, высовывая при этом язык и старательно сопя. Эпистолярные потуги купчихи-миллионщицы повергли Шумилова в состояние, близкое к шоку; он не мог поверить своим глазам. «Господи, да тут не то, что женской гимназии, тут и двух классов образования нет, — потрясённо подумал Алексей Иванович. — И она ещё что-то там лепетала о германских университетах и чтении Сенеки по-латыни!»

В течение четверти часа Александра Егоровна усеяла лист буквами-уродцами и многочисленными кляксами. Видимо, устав писать, она спрятала язык, закрыла рот и махнула рукой.

— Ну, пожалуй, шести этих вариантов хватит. Дальше, я вижу, уже мелочь идёт.

Развлекаясь, она принялась пририсовывать кляксам ножки, усики и крылья, отчего лист оказался вскоре усеян отвратительного вида тараканами, клещами и божьими коровками. Занятие это необыкновенно позабавило купчиху, и она с искренним удовольствием марала листок дальше. Шумилов старался не выказать своего чрезвычайного удивления увиденным, но в глубине души был сражён зрелищем взрослой женщины, развлекающейся, точно шестилетний ребёнок. В конце концов, Александра Егоровна с видимой неохотой отложила изрисованный насекомыми листок и позвала кота:

— Ну-ка, Пират, иди ко мне, иди к мамочке, шельмец.

Шумилов принялся рассказывать Александре Егоровне о достоинствах и недостатках тех шести поместий, что она выписала на лист, но быстро смолк, так как понял, что женщина его не слушает. Максименко рассеянно и невпопад кивала: «Ага… угу… Да-да», но было видно, что мысли её где-то далеко. Тогда Шумилов наколол широкой фруктовой вилкой ломтик ананаса и принялся его жевать. Александра Егоровна немедля оживилась и подалась всем телом к столу.

— А мне дайте винограда. Сама же не могу — видите, руки заняты, ~ со смехом произнесла она, указывая на кота.

Предполагалось, очевидно, что Шумилов должен накормить её виноградом с руки. Он несколько смутился такой смелой просьбе, но виду не подал. «Барышня явно берёт быка за рога, — подумал Алексей. — Но уж как-то совсем брутально она меня соблазняет, фантазии ни на грош». Однако отказаться было неловко. Шумилов взял ветвь винограда за хвостик, намереваясь поднести её ко рту Максименко, как неожиданно из-за полуоткрытой двери кабинета донёсся молодой звонкий голос с мягким немецким акцентом:

— Ксаня, этого Петра взашей надо гнать! Представляешь, он опять…

А через долю секунды на пороге показался и сам обладатель чудного голоса и немецкого акцента — Аристарх Резнельд. Был он в красной атласной рубахе-косоворотке с распахнутым воротом, без головного убора, в коротких сафьяновых сапожках с мягкими голенищами, — одним словом, вырядился казачком, каковым никогда не был. Увидев обернувшуюся к нему Максименко и Шумилова с веткой винограда в протянутой руке, он осёкся, резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену, одним словом изобразил ту гамму чувств, которую должен был бы пережить на его месте любой человек, невольно вторгшийся в чужой разговор. На лице немца промелькнуло конфузливое выражение, но он быстро взял себя в руки, улыбнулся и, уже не торопясь, вошёл в кабинет, протягивая Шумилову руку.

— Здравствуйте, Алексей Иванович. Давненько изволили не бывать. Извините, если помешал…

Резнельд был фальшив каждым своим жестом и словом. Шумилов был готов заключить какое угодно пари на то, что немецкий юноша подслушивал его разговор с Александрой Максименко от первого слова до последнего — наверняка, стоял где-нибудь за портьерой в соседнем зале, либо через зал, смотрел в щель между дверью и косяком и боялся чихнуть. А тут вмешался, возмутившись, видимо, провокационной игрой дражайшей «Ксани». «Что ж, голубки, посмотрим на ваш домашний театр», — не без ехидцы подумал Шумилов, но вслух, разумеется, ничего такого не сказал, а, поднявшись навстречу Аристарху, широко улыбнулся:

— Доброе утро, дорогой Аристарх Карлович, вот кого действительно приятно видеть, так это вас! Я руководствуюсь тем принципом, что в гости лучше явиться поздно, чем никогда.

— Так что там с этим Петром, Аристарх? — с негодованием в голосе спросила Александра Егоровна, она сбросила с колен персидского кота и вся подобралась в кресле — видимо, сочла появление своего немецкого друга совершенно неуместным. Впрочем, женщина тут же справилась с эмоциями и буквально через секунду уже совсем другим тоном, елейным и умиротворённым, пояснила Шумилову:

— Петр — наш работник наёмный, кровельщик.

— Он, подлец, крышу над каретным сараем не перекрыл давеча, а сейчас такой ливень! Он, шельма, с утра пьяный, а дождь зальёт новый возок, весь бархат погниёт! — с деланным возмущением в голосе запричитал Аристарх.

«Хреновый артист, ни единому слову не верю», — Шумилов в душе потешался над разворачивавшимся перед его глазами представлением.

— Аристарх, ну что ж ты от меня хочешь? Сделай что-нибудь! Что ж мне, велеть, чтоб Петра нагайкой отстегали? Так телесные наказания ноне запрещены! — замахала рукой Александра. — Разберись с ним сам, вычти из оплаты, что ли. Ступай! Видишь, я с Алексеем Ивановичем дела решаю.

Немец при этих словах пошёл пятнами. Секунд десять он немо таращился на Александру Максименко, видимо, не в силах поверить в то, что она его отсылает, затем пролепетал:

— Так я… пойду что ли… рассчитаю…

— Да, поди, нам надо с Алексеем Ивановичем поговорить! Да дверь затвори!

Резнельд вышел из кабинета точно побитая собака. На него было тяжело смотреть. Сцена эта многое сказала Шумилову об отношениях Аристарха с вдовою; теперь Алексей не сомневался, что он живёт в доме купчихи на правах любовника. Между тем, Александра Максименко, видимо, испытывала определённую неловкость от всего произошедшего. Дабы загладить впечатление, она пустилась в пространные и вовсе не нужные пояснения:

— Я, знаете ли, Алексей Иванович, в таких делах не очень понимаю. Аристарх Карлович еще при муже покойном, упокой, господь, его душу, помогал нам управляться с хозяйством. Да ведь и то сказать — за всем нужен глаз да глаз. Чуть отвлечёшься — ан все норовят обокрасть да обмануть. А уж, тем более, сейчас, когда я одна, без мужа осталась. Трудно женщине на хозяйстве… Так и что там с нашим делом? Я имею в виду покупку земли… Вы так интересно говорили.