Кризис или конец света? Апокалипсис 2012 - Этьен Кассе Страница 17

— Я говорил со Вторым Магистром, — сказал он без предисловий. — Вам можно возвращаться обратно. Судя по всему, дело улажено. Тем более вам все равно через три дня лететь домой, а то у вас закончится виза, и придется, как мне, ползти на брюхе в Мексику. Там, в Сиэтле, была нехилая заварушка. Бандиты поняли, что лажанулись, и встали на уши. Но Магистр узнал, что они простые киллеры, которым кто-то заплатил. Причем киллеры мелкого пошиба и не очень-то опытные. Иначе вы бы от них не ушли, думаю, даже с моей помощью. «Менеджеры» прищучили их, и хотя те так и не выдали заказчика, но в ближайшее время им будет не до вас. Так что можете аккуратненько вернуться туда, сесть в самолет и улететь подобру-поздорову. А я вот возвращаться не буду. Мне туда, на юг, — Рамон махнул рукой влево от заходящего солнца.

К рассвету мы подъехали к границе с Мексикой. На удивление ее никто не охранял, кроме скорпионов и высоких кактусов. Граница заключалась в широкой полосе песка. Рамон показал на него рукой:

— Его ровняют каждый день. А потом проверяют, есть ли на нем следы, и если да, то откуда и куда. И сколько. Охранять ее бесполезно. Да гринго и сами этого не хотят. Если в Штатах не будет мексиканцев, кто будет петь, плясать, водить грузовики и убирать мусорные баки?

Мы попрощались с Рамоном, он повернулся и ушел. Я вернулся к ждущему меня в грузовике водителю. Тот показал мне большой палец и сказал: «Сой компаньеро». Я сказал: «Мучо грасиа». ^[11] На большее меня попросту не хватило.

В Портленде, ^[12] по дороге в Сиэтл, нас встретили люди Второго Магистра — двое невыразительных, молчаливых мужчин в черном, боксерского вида. Они усадили меня в черный «тахо» ^[13] и с невероятной скоростью доставили в Сиэтл. Там меня под чужим именем поселили в какой-то гостинице. А на следующий день я снова встретился со Вторым Магистром. Он расспросил меня обо всех подробностях событий того дня, когда убили Марка Саттона, и тех дней, что я провел с Рамоном, пылясь в грузовике по дорогам Калифорнии и Аризоны.

— Войны были и раньше, — говорил Второй Магистр, сняв очки и устало потирая глаза, — и войны эти велись за земли и золото. Теперь же главная война идет за то, кто будет печатать разноцветные бумажки — то, что нынче зовется деньгами. Все остальное можно купить: сначала то, что продается, а потом и то, что сопротивляется… Раньше территория империи заканчивалась там, куда успевали доехать ее танки. А теперь — там, где чтут ее валюту. Ведь в самом деле, если у вас есть печатный станок, то вы включаете его и печатаете деньги в любом количестве. Что вы делаете еще, когда уже купили все, что вам требуется? Видимо, даете в долг. Давая в долг, вы приобретаете над вашим должником власть. И в том случае, если он вам долг не возвращает, вы забираете себе его имущество. Или поступаете проще: заставляете делать то, что требуется вам. Именно так и делают США. И вот в нужной стране уже «готов» нужный политик, который дает согласие разместить у себя американские военные базы. Или продать США по дешевке сырьевые ресурсы своей страны…

— Мне стыдно, что я родился и живу в этой стране. Никогда в жизни мне еще ни за что не было так стыдно, — говорил Второй Магистр, закуривая одну от другой дешевые мексиканские сигариллы. Мы сидели в его неуютном темном кабинете и разговаривали. Это был мой последний вечер в Сиэтле, на следующий день я должен был вылетать домой.

Я сидел и думал о том, как много на свете людей с совершенно разными взглядами и целями в жизни. И как странно, что судьба сталкивает их друг с другом и заставляет делать одно общее дело. Я думал о Рамоне и о профессоре Станковски, о Втором Магистре с его дешевыми сигариллами и о владельце бензоколонки Марке Саттоне. Я думал обо всех людях, с которыми был рад идти бок о бок, делая наше общее дело, пусть и недолго. О людях, которые шли к своей цели, которые несли свою правду, боролись за нее, боролись за свободу, за свою веру в справедливость, да, в конце концов, за веру в свою собственную справедливость. И никто из них не боролся за то, чтобы иметь как можно больше денег. И все они были в плену у этих денег. И нельзя было никуда от них деться. Проиграли эти люди, связанные по рукам и ногам необходимостью зарабатывать и тратить деньги? Или же еще нет?..

Пожимая на прощание руку, Второй Магистр сказал:

— Вот так, Этьен, они и переделывают мир под себя. Бомбами и кока-колой, которую они меняют на живые ресурсы и на человеческие жизни…

…«Боинг» оторвался от мокрого асфальта взлетной полосы и стал набирать высоту. Внизу проплывали первые утренние огни Логана и укрытые моросью кольца автодорог весеннего, залитого дождем Сиэтла.

Я откинулся в тесном кресле аэробуса и закрыл глаза. Передо мной стояло лицо мертвого Марка Саттона с застывшими глазами под разбитыми бифокальными линзами. «Это война, война, война, Этьен, — повторял во мне кто-то голосом Рамона, — война, на которой мы теряем своих лучших солдат. Нам их не вернуть. Но надо сделать все, чтобы их гибель не была напрасной. Мы идем к победе по трупам своих собственных товарищей. Такова жестокая цена, которую мы платим десятилетиями». И я готов был вылезти из шкуры вон, чтобы Марк Саттон погиб не напрасно. Тем более что погиб он из-за меня, вернее, вместо меня, и я чувствовал в этом свою бесконечную вину.