Молитва за отца Прохора - Мича Милованович Страница 17

Перед уходом старуха обратилась ко мне с такими словами:

– Отец, остаюсь вечная ваша должница. Вы дважды сделали доброе дело для меня: сначала, много лет назад, вы спасли мое дитя, а сейчас, добротой души своей, вы сделали так, чтобы мое некогда покинутое дитя уже в зрелом возрасте вернулось в мои объятья и простило то зло, которое я, ее грешная мать, ей причинила. Пусть благословит вас Господь, отец.

Я же отвечал:

– Жена раскаявшаяся! Все, что я совершил и сейчас и ранее, есть воля Господа. Моя совесть и вера в Бога требовали поступить именно так, как я поступал и поступаю. И сейчас душа моя радуется вашему примирению.

Выйдя из церкви, старая женщина совершила еще один богоугодный поступок: познакомила сыновей своих с их сестрой единоутробной. Это был волнующий момент, ранее ни они о ней ничего не знали, ни она о них. Поприветствовали друг друга, хоть и довольно сдержанно, особенно братья.

Перед уходом старуха обратилась ко мне с еще одной просьбой:

– Отец, есть у меня еще одно желание, прошу вас исполнить его для меня.

– Сделаю все, что в моих скромных силах, – отвечаю.

– Прошу вас, на моих похоронах вместе с нашим приходским священником отслужите по мне панихиду.

Просьба меня удивила, но я ответил:

– Силы мои на исходе, но если доживу, приеду.

Прощаясь, сыновья обещали позвать меня, когда придет час. Не прошло и двух дней, как они связались со мной, сообщили о смерти матери и пригласили на похороны. Выходит, покойница сразу после покаяния предала свою душу Господу. Я сдержал слово. Местный священник с радостью согласился совершить обряд вместе со мной. Перед всеми собравшимися Мария, облаченная в траурное одеяние, еще раз выразила дочернюю любовь к женщине, которую до того не хотела даже повидать. Она долго рыдала на смертном одре матери, упав на ее гроб. Глядя на это, я вновь возрадовался, что помог восстановить утраченную связь между такими близкими людьми, как мать и дочь.

Не знаю. Это непросто объяснить, доктор. Быть может, дело в том, что долгий период жизни, до шестидесяти лет, Мария прожила, не зная ничего о тех, кто зачал ее и родил. Неожиданно та страшная пустота в душе заполнилась, и Господь одарил ее чувством, доселе ей неведомым: любовью к родителям.

Видимо, по-другому она и не могла вести себя в эти минуты. Опять повторю, что это выше моего разумения. Во время отпевания я с удивлением и радостью наблюдал за Марией, которую захватили столь сильные чувства. Еще недавно она гнушалась даже мысли о том, чтобы встретиться с женщиной, отказавшейся от нее вскоре после рождения, а сейчас она выказывала чувства, которые не всякая дочь испытывает к матери, она чуть не бросилась за ней в могилу. Я видел в ней нечто библейски возвышенное и человечески трагичное. Что я могу сказать, все это и есть составляющие нашей земной жизни.

Вам пора идти? Хорошо. На сегодня и так было достаточно. Увидимся утром при осмотре, доктор. И не забудьте то новое лекарство, которое вы мне обещали.

* * *

Доктор, вчера я вам сказал, что путешествие в день сегодняшний мне понадобилось, чтобы объяснить суть событий, тесно связанных между собой. Ну а сейчас я могу вернуться к периоду между двумя кровавыми бойнями и к началу Второй мировой войны.

Три года подряд оказались судьбоносными в моей жизни. В 1923 году я восстановил церковь, в 1924 году закончил семинарию, а в 1925 – женился. Каждое из этих событий имело далеко идущие последствия в моем будущем.

А сейчас хочу вспомнить трагический момент в истории сербского народа – убийство короля Александра Карагеоргиевича, предвестившее новый водоворот кровавых событий. Я не мог не пойти на похороны. В тот октябрьский день 1934 года в Опленаце ^[7] собралась вся скорбящая Сербия. Здесь, в сердце Шумадии, сербское сердце кровоточило. Подле королевского одра, в трауре, в окружении троих малолетних детей, сломленная болью, стояла королева Мария. Пение церковного хора и звон церковных колоколов разносились с исторического холма, сливаясь в стон раненой души и плач осиротевшего народа.

Уже через несколько лет мрачные предвидения начали претворяться в жизнь. Весной 1941 года вихрь мировой войны захватил и нас. Новый костер разгорался со всей мощью. Разобщенный сербский народ, раздираемый противоречиями, не мог сопротивляться внешнему более сильному врагу.

Я должен сказать вам несколько слов о еще одной попытке вашего покорного слуги помочь обездоленному. Речь идет о девочке, которая осталась одна после убийства ее семьи в 1942 году. Немцы ввалились в ее дом из-за доноса, что в нем скрываются партизаны. Были уничтожены все, кроме пятилетней девочки, спрятанной в подвале. Я помог своей бездетной племяннице, дочери моей сестры Евдокии, удочерить ребенка. Так маленькая Елена нашла второй родной дом и новых родителей. Сейчас ей уже за пятьдесят, у нее своя семья, уже пошли внуки. Все прошедшие годы она оставалась мне преданной и благодарной. Два дня назад приходила сюда навестить меня.

Пришла пора, доктор, поговорить о времени, когда кровавые следы глубоко отпечатались в земле драгачевской и в душах ее жителей. Было это в разгар войны, в августе 1943 года, когда на мирных и трудящихся людей, привязанных к земле и верующих в Бога, обрушилась напасть, доселе невиданная. Болгарская карательная экспедиция сжигала все на своем пути, убивала всякого, от младенца в люльке до немощного старика, одной ногой стоящего в могиле. Это была месть за своих солдат, погибших от руки четника Милутина Янковича.

Меня закружило в вихре страданий народных. Как служителю Господа место мое было среди мучеников. Все началось за несколько дней до Преображения Господнего. В те дни уходящего лета Драгачево превратилось в новую Вандею. Я был свидетелем чудовищных злодеяний, страшные картины и сейчас, пятьдесят лет спустя, стоят у меня перед глазами. Уши мои слышат плач, глаза мои видят пламя, пожирающее наши поля и дома.

Вера требовала от меня не сидеть сложа руки, наблюдая, что творят с народом. С крестом в руках я пробирался от села к селу, от дома к дому. Я шел через горы и долины, через ручьи и реки, предупреждая людей об опасности. Небосклон Драгачева был обведен огненной чертой.

Я, грешный раб Божий Йован, пребывал там, где языки пламени глотали то, что создавали многие поколения десятилетиями и столетиями, там, где лилась кровь невинных, где поджигатели превращали в пепел церкви, иконы, кресты, алтари, потиры и богослужебные книги. И все это творили сторонники нашей православной веры. Я боялся, что придет черед и маленькой церкви на Волчьей Поляне, которую не так давно тяжким трудом, с помощью верующих, мне удалось восстановить из руин.

В те дни Драгачево оказалось в кольце ужаса. Подступы к нему охраняли кровожадные звери в людском обличье. И были они вооружены огнестрельным оружием и ненавистью ко всему человеческому. Все ворота к нашему спасению были заперты на семь висячих замков. Они рычали и завывали, точно те волки, что в их родных горах в 1918-м растерзали нашего друга Милойко Елушича, возвращавшегося с места пыток из Варны.