Подвеска пирата - Виталий Гладкий Страница 17

* * *

Фетка был знаком со Строгановым. В юные годы он работал в его промысловой артели. Поэтому жесткий, колючий нрав старика знал хорошо.

— Ондрюшка, беги к Домне, пушшай одежонку какую приищет для немчинов, — распорядился Фетка. — Да скажи ей, чтоб новую-то не брала! — крикнул он парню вслед.

Фетка Зубака жил широко: сам из крестьян, деловой сметкой и цепкостью в делах он мог поспорить с самим Строгановым. Его тони в устье Наровы давали приличный доход, а торговля с иноземцами и поставка рыбы ценных пород к великокняжескому столу в Москву процветали. И тем не менее Фетка старался сильно не высовываться — в отличие от Аникея Строганова, который даже записался в опричнину.

Мало того, артельщик продолжал выходить в море на рыбную ловлю, хотя в этом большой надобности уже не было. Но атаман не мыслил себе жизнь без соленого ветра и тяжелого рыбацкого труда. А еще казалось Фетке, что без личного присутствия его тони оскудеют, — и тогда хоть по миру иди.

Смех смехом, а почти так оно и вышло. В прошлую путину его скрутила какая-то хвороба, и пришлось остаться дома. Знахарь Антипка еле выходил хозяина. И вот тебе раз — в нонешний сезон рыбацкая удача изменила Фетке. Хорошо хоть голец добрый пошел. Да и семужка хвостом по воде бьет, значит, своих товарок скликает до кучи. Дай-то Бог...

Фетка истово перекрестился на образа и спросил по-немецки, обращаясь к Карстену Роде:

— Довольны ли вы всем, или чего еще надобно?

— Спасибо, господин... — почтительно ответил Карстен Роде, поднялся и поклонился; его примеру последовали и остальные. — Большего и желать трудно. Благодарим вас от всего сердца.

Они и впрямь были преисполнены благодарности к своему спасителю. Голштинец был фаталистом и верил в случай, поэтому встречу с Зубакой не считал малозначимым моментом в своей биографии. Похоже, в жизни назревали перемены, но какие именно, он пока не знал.

— Вам бы переодеться надыть, — деловито сказал Фетка, стараясь скрыть смущение и чувствуя себя Иудой: ведь случись так, что спасенные — морские разбойники, он своими «заботами» отправит их на виселицу. — Ваше старье мы сожгли. Ондрюшка принесет одежду. Готовьтесь, к нам приедет большой человек. Хочет вас повидать.

У Карстена Роде встрепыхнулось сердце — вот оно! Большой человек московитов... К добру ли? Он переглянулся с Гансом Дитрихсеном. Штурман сделал большие глаза и кисло покривился — мол, куда денешься. Если уж заштормило, то не суетись попусту, а жди, пока не наступит штиль, чтобы залатать паруса, починить штурвал и плыть дальше...

Фетка не узнал Строганова. Годы не только побелили тому голову, проели плешь на макушке, но и сильно иссушили его крепкую плечистую фигуру. Перед Зубакой стоял худой благообразный старец — хоть сейчас в скит.

— Ну что же, Фетка, веди к своим найденышам, показывай, — молвил Строганов, снисходительно выслушав подобострастное приветствие Зубаки.

— Не зобижайте, отец родной. К немчинам успеется. В кои-то веки заглянули в наши края... Радость-то какая, радость... Мы вам баньку истопили — с дороги в самый раз. Стол накрыли. А смотрины опосля устроим.

— И то верно, — легко согласился Строганов. — Устал я малость. Банька — это хорошо...

После бани Фетке не терпелось похвастаться своим новым домом. Обычно избы балтийских поморов строились по принципу: дом, двор, а также хлев находились под одной крышей, лишь разделенные перегородками. Но Зубака чутко прислушивался и присматривался к новым архитектурным веяниям. Он построил избу как купеческий терем (благо нашлось на что) — двухэтажную, со срубами на высоких подклетях. Горницы и сени с переходами располагались на втором этаже, туда вела широкая лестница. Кровли были шатровыми, а наличники окон и ставни украшала резьба. Большая горница в новом доме устилалась не домоткаными половиками, а коврами, которые хранились в сундуках.

Оставил Фетка и старую избу, поселив в ней двух вдовиц — Февронью и Домну. Прокормить их было некому: мужья, работавшие на атамана, сгинули в морской пучине вместе с кочем. На этом все благодеяния и закончились — вдовы превратились в бесплатную прислугу, занимавшуюся домашними делами и присматривавшую за разной дворовой живностью.

Впрочем, женщины не роптали. Ели они с общего стола, от Фетки никогда слова плохого не слышали, несмотря на вздорный характер, да и одежда была у них справная. Все-таки Зубака чувствовал за собой вину в гибели их кормильцев — коч, на котором они вышли в море, был совсем уж дряхлым; его даже не проконопатили, как следует. Но в том году так много рыбы шло на нерест, что артельный атаман готов был послать людей на лов даже в лоханях.

Сейчас стол их усилиями ломился от еды и разных закусок. Февронья постаралась на славу. Не отличаясь изыском, все ее яства были отменного вкуса. Когда она готовила, стоя у печи, со стороны казалось, будто вдова колдует: пошепчет, пошепчет немного — бросит щепотку какой-то травки в горшок; послушает, послушает, как гудит в трубе, — добавит полешку, но только одну или две, а не охапку. И опять что-то пришептывает.

К слову сказать, и печь Фетка соорудил с трубой и вьюшками, а отделал ее муравлеными изразцами. На такое чудо съезжались смотреть все соседи- атаманы, что опять-таки к пользе — когда еще найти время для деловых разговоров. Да и не очень любили поморы по гостям шляться, тем более за сотни верст, пусть и водным путем.

Распаренный после бани Аникей Строганов был благодушен и не по-стариковски оживлен. За дорогу он проголодался, а потому на какое-то время забыл о цели своего приезда к Фетке, отдавая дань Февроньиным кушаньям. Для дорогого гостя она приготовила его любимое блюдо «борвину» — плотно уложенные в большом горшке рябчики, томленные в печи в собственном соку (уж Фетка-то знал вкусы своего бывшего хозяина!). А еще на столе красовались блины разные, четырехугольные калитки с творожной начинкой, курники с репой, шаньги, ягодники... утка с капустой, тетерева, томленные в печи. Рыба и вовсе находилась в полном изобилии. Из напитков радовало глаз доброе хлебное вино и заморская романея [52].

Но старик с аппетитом хлебал щи с крошенками — кусочками хлеба, накрошенными в ендову, да нахваливал:

— Вот шти, так шти! Давно таких не едал.

Фетка млел и радостно подмигивал стряпухе, облачившейся по такому случаю в богатый наряд его покойной жены — расшитый жемчугом сарафан-китайник из светло-зеленого бархата с галунами и ажурными серебряными пуговицами. Праздничный фартук из малинового кашемира был украшен по подолу черным бисером. В таком одеянии тихая и неприметная Февронья вдруг стала писаной красавицей, а хозяин неожиданно почувствовал в груди да пониже пояса какое-то странное томление.

Однако наваждение прошло очень быстро, потому как Зубаку в данный момент занимали совсем иные мысли и устремления: каким образом испросить у Строганова милости, чтобы тот походатайствовал за него о получении в оброк новых рыбных угодий. Но едва Фетка открыл рот, решив, что время для доверительного разговора настало, как Строганов отложил ложку в сторону, огладил седую бороду и строго молвил: