Шпионские игры царя Бориса - Ирена Асе Страница 17

В рядах всем торговцам места, конечно же не хватало, и они занимали почти всю площадь палатками, лавками, многие обходились простыми лотками. «А ведь похорошела площадь при царе Борисе, — подумал Афанасий Иванович. — Столь красива, что, быть может, сыновья и внуки наши за красоту станут звать ее Красной».

Впрочем, Кремль был уже близко, и Власьев, отбросив посторонние мысли вновь задумался, из-за чего Царь Всея Руси мог вызвать его к себе? Очевидно, что из-за дел иноземных. Поясним: ведомственные взаимоотношения на Руси со времен Ивана Грозного были весьма запутанны. И сам Афанасий Иванович хоть и числился думным дьяком Казанского приказа, но в Казанском дворце работы имел немного, а будучи опытным дипломатом, больше работал по линии другого приказа — Посольского.

Была среда, день постный, и царь, как добрый христианин, не ел ни мясных, ни рыбных, ни молочных блюд. Потому на завтрак ему подали лишь пирог с капустой, соленые огурчики, заморские орехи двух сортов, курагу, блины с малиновым вареньем на сладкое, да малиновый же квас. Не съев и половины блюд, царь Борис омыл после трапезы руки водой из серебряного рукомойника и к удивлению прислуживавшего ему стольника, направился обратно в опочивальню. Идя по коридору, порадовался, что даже во дворце слышен шум от строительных работ. Ведь именно по его воле в Москве строили все новые каменные здания. На сей раз рядом с царским дворцом в Кремле строилась каменная колокольня высоты невиданной — почти 40 саженей. Назвали ее колокольней Ивана Великого, так как надстраивали ее к церкви Иоанна.

День Государь Всея Руси решил начать напутственной беседой с Афанасием Власьевым, которого он отправлял послом к самому титулованному монарху Европы — императору Рудольфу II, номинальному владыке всей Германии. Афонька Власьев был холопом верным, от него можно было и не скрывать свою слабость. Поэтому тяжелобольной царь и принял его в опочивальне, лежа на постели. Пояснив, куда надлежит отправляться боярину, с горечью пошутил:

— Не считай, что царя с утра с ног водка сбила. Другой недуг к постели тянет.

Афанасий Иванович тактично перевел разговор с такой щекотливой темы, как царево здоровье, на иную:

— Да, великое зло — водка! Читал я недавно сочинение Михаила Литвина о нравах в Западной Руси. Так он пишет, будто всего чаще в городах литовских встречаются мануфактуры, на которых выделываются из жита водка и пиво. Эти напитки литвины берут с собой даже на войну, ибо не могут уже без них жить, а, ежели случится во время войны пить простую воду, так гибнут в судорогах. Как мудро ты сделал, Государь, что решил закрыть кабаки!

Хоть и не любил Борис Годунов лести, а тут улыбнулся, обрадованный, что нашелся еще один союзник в его непримиримой борьбе с пьянством. Развивать тему все же не стал, заговорил о другом:

— Да, много странного творится в Литве. В Полоцке печатают лютеранские книги, уже не только самый влиятельный человек в Литве князь Радзивилл, но и русич, князь Пронский, перешел в лютеранство. И это природный Рюрикович! А вот сын князя Курбского, бежавшего в Литву от царя Ивана Васильевича, — католик.

— Думаю, католики все же одолеют в Литве лютеран, — позволил себе вставить слово Власьев.

— Кто бы ни одолел, будут блюсти свой интерес. Я получил известие: не согласны поляки и литвины пропустить русского посла через свои владения к германскому императору. Через Ливонию тебе тоже не проехать: поляки владеют ею и не пускают послов ни к нам, ни из Москвы. Ты что-то хотел сказать? Молви!

— Государь! — с некоторой растерянностью произнес Власьев. — Чувствовалось, что он колеблется, стоит ли говорить. — Государь, — повторил он.

— Молви!

— Быть может, стоило бы позвать дьяка Посольского приказа Василия Щелкалова. — А то он и знать не будет о целях моей поездки. А не зная, может повести себя не так, как угодно царскому величеству.

Афанасий Иванович и впрямь повел себя довольно дерзко, тем более неподобающе для опытного дипломата: давать совет царю, кто должен присутствовать на беседе! Еще более необычно поступил Борис Годунов. Он пристально посмотрел на Власьева и откровенно сказал:

— Последнее время не доверяю я Щелкалову. При царе Федоре все было хорошо, а как я венчался на царство, чувствую, что-то не то. В чем дело, понять не могу, но и веры ему нет.

После паузы Борис Годунов сказал:

— Говорить об этом никому не надобно, но я не хочу, чтобы Щелкалов знал о нашей беседе. Не хочу. Не стал бы тебе, Афонька, вообще ничего объяснять, да знаю, ты — холоп верный и лишнего не скажешь.

— Не скажу, — охотно подтвердил Власьев. Заметим, что думный дьяк Казанского дворца внешне оставался невозмутим, но ликовал: государь доверял ему настолько, что делился важными тайнами.

— Итак, о твоей поездке к императору…

— Быть может, мне поехать тайно? Сумел же зимой гонец свейского герцога Карла пробраться в Москву через земли, где властвовали верные королю Сигизмунду воеводы? — предложил Власьев.

— Гонец Карл Кранц, — уточнил Государь, — приехал на Русь зимой. И как! Почти тысячу верст один на лыжах крался по лесам тайными тропами. Нет, Афонька, не годится тебе, послу Государя Всея Руси, красться, аки татю. Поедешь через Архангельск морем в немецкую землю. И помни, главное — достичь согласия, что моя дщерь Ксения выйдет замуж за дюка Максимилиана. Если император Рудольф будет колебаться, обещай Максимилиану в удел Великое княжество Тверское. Титулов-то у него много: и дюк, и магистр несуществующего Тевтонского ордена, а землицы с гулькин нос! То-то так на польский трон зарился, пока не разбил его войска гетман Замойский. Император должен рад быть, что родича так пристроит.

— А когда дюк станет царским зятем, не грех будет его царю и императору на польский трон возвести, — мгновенно развил мысль царя Бориса мудрый Власьев. — Ведь до сих пор никто не может сказать, кто победил при голосовании, когда шляхта избирала польского короля — нынешний монарх Сигизмунд или дюк Максимилиан И всегда можно провозгласить законным королем Максимилиана. А спаситель Сигизмунда гетман Замойский ныне далече…

Польское войско находилось на юге! Еще в 1598 году князь Трансильвании, уставший от турецкой тирании, отрекся от престола в пользу австрийского эрцгерцога. Император тут же договорился с королем Польши и Швеции Сигизмундом: империя перестает поддерживать претензии Максимилиана, а Польша не вмешивается в дела Трансильвании. Привыкший к немецкой дисциплине император Рудольф, так и не смог понять: истинный правитель Польши не король, а соратник покойного короля Стефана Батория, великий коронный гетман Замойский. По его приказу, знаменитая польская гусарская кавалерия двинулась на юг: обеспечивать престол сыну умершего польского короля Стефана — Анджею Баторию. За много лет до описываемых событий трансильванский воевода Стефан был избран королем Польши и обласкал молодого гетмана Замойского. Теперь гетман вел войска, чтобы завоевать престол для сына своего друга. Он легко отбросил австрийские кордоны. Однако вскоре столкнулся с другим великим полководцем: валашским воеводой Михаем Храбрым. Витязь из Бухареста твердо намерен был соединить под своей властью Трансильванию, Валахию, Молдавию и создать самое большое государство на юге Европы — независимую от турок и австрийцев Румынию. Помощь к нему пришла неожиданно: подсобить православному валашскому воеводе поспешили 10 тысяч запорожских казаков. Близилось время решающей битвы…