Мстители двенадцатого года - Валерий Гусев Страница 17

Из дневника Ж.-О. Гранжье

Здесь же, меж страниц, вложено письмо в Париж.

Жози-Луизе Бургонь от Ж.-О. Гранжье.

«Милая Жози! Нет сил в душе и сердце, дабы выразить мою тоску по твоему облику. Даже утомленный безжалостным дневным переходом, долго не засыпаю: едва смежу ресницы, как всплывают передо мной твои прекрасные глаза, твой алый ротик, твои маленькие, нежные… впрочем, здесь откровенность моя спотыкается из опасения, что письмо это может попасть в чужие любопытные и нескромные руки. Но ты, любовь моя, догадываешься о том, что мною недосказано…

Часто думаю, что и великим людям свойственно ошибаться. Хотя и не должно. Ведь роковые ошибки великих тяжелым бременем ложатся на судьбы многих и многих людей.

Не нужна нам эта дикая Россия! Неустроенная, беспорядочная. Бескультурная. Есть ли в ней духовная жизнь? Есть ли в ней свои ученые мужи, свои глубокие мыслители, писатели, художники и композиторы? Разве что храмы у них хороши. Выразительны и богаты. Да дворцы местной знати, что сделали бы честь и зависть самому императору. Сами по себе поражают внешней красотой и величием, а уж содержат в себе столько роскоши, что и во сне не увидишь.

…Дорóг в России множество, но пользоваться ими по назначению цивилизованному обществу весьма и весьма нелегко. Ни наши люди, ни наши лошади, ни наши повозки к таким дорогам не привычны. Особливо, если жарко, так пыль над ними стоит непроницаемо, а в непогоду — грязь непролазна. А во все другое время — ухаб за ухабом. Кони выматываются, повозки ломаются, люди сбивают ноги. Такие дороги по силам лишь тем варварам, которые их строили.

По бокам дорог выстраиваются без всякого порядка и ранжира деревни и села. Хижины производят впечатление жалкое. Довольно часто они кривы, крыты старой почерневшей соломой. Внутри весьма нечисты, с запахом. Повсюду множество тараканов, коих тут прозывают довольно остроумно «пруссаками». Отчего так, можно лишь догадываться. То ли шмыгают повсюду и норовят в тарелку с пищей забраться, то ли немец их в Россию когда-то завез.

Печи вовсе на наши не похожи. Иные слеплены столь громадно, с таким зевом, что крестьяне по холодному времени моются внутри раскаленной печи, подостлав для удобства чистой соломы. Как они там не сгорают, ибо жар крайне велик, им одним ведомо. Впрочем, дикие варвары равно стойки и к холоду, и к жару».

Утро занялось солнечное и теплое. Очнулись мерзнувшие до того в своих худых гнездах птицы, оживились, защелкали и засвистели, прочистили перышки, расправили крылышки и порхнули за добычей.

Лошади тоже будто радовались распогодью, бодро выкидывали ноги, дробно стучали копытами, пофыркивали, встряхивая головой, мотали гривами.

Волох был сумрачен. Скакал рядом с командиром, задрав голову, чтобы не мешал козырек надвинутого на лоб кивера. Понужал без нужды коня и шпорами, и поводом.

Свернули в аллею, спешились возле барского дома. Хозяин выскочил в халате, приветливо-подобострастное лицо его вдруг разом превратилось в испуганное.

— Не тех ждали, сударь? — Алексей спешился, подошел вплотную. Волох остановился на шаг сзади, поигрывая надетой на кисть плетью.

Истомин развернулся, пошел было к дому, бросив через плечо: «Не принимаю».

— Постойте! — крикнул ему вслед Алексей. — Я еще с вами не рассчитался. — И бросил на землю несколько монет. — Это за баню и за ужин.

Истомин остановился, круто обернулся.

— Это оскорбление, милостивый государь! Ответите за это.

— Это аванс. А за полную расплату сейчас мои молодцы вас высекут.

— Меня? Дворянина? Сечь? — щеки его тряслись от гнева и страха. — Вы еще молоды! Я старше вас и годами, и чином! Я — капитан в отставке, кавалер…

— Предводитель, — дополнил хладнокровно Алексей. — Я помню. Но вы не дворянин. Вы предатель и подлец!

— Что? А вы трус! У вас за спиной десять ваших головорезов, а у меня — лишь беззащитная Софушка.

— Хотите поединка? Извольте. Но если останетесь в живых, вас все равно высекут.

— Вызываете? Отлично! Выбираю не пистолеты, а шпагу. Впрочем, у вас ведь ее все равно нет. Обзаведетесь — милости прошу!

— Волох! Нагони эскадрон, там, в моей коляске, отцова шпага. Доставь!

— Слушаю! — Волох вскочил в седло и — только пыль и крошево из-под копыт.

Корнет Елагин, закинув повод коня на ветку липы, подошел к Алексею.

— Вы хотите с ним драться?

— Непременно. — Алексей был холоден. Может быть, из недовольства собой. Поддался гневу, ввязался в историю. Дуэль в военное время сродни дезертирству. Ранение на такой дуэли есть бесчестье.

— Неприятность может выйти, господин поручик. Наш генерал дуэлистов не терпит. «Что за честь от своей руки погибнуть, — так говорит, — ты лучше в бою пострадай за Отечество».

— Не учите меня, корнет!

— Так ведь может случиться и разжалование.

— Честный солдат много лучше офицера, чести лишившегося.

Гусары, прислушиваясь, посмеиваясь в усы, потягивая из трубок, стояли кружком; лошади, не теряя времени, пощипывали скудную, уже зажелтевшую травку.

Пожав плечами, взволнованно теребя сабельный темляк, Елагин отошел в сторону. Алексей, заложив руки за спину, стал медленно прохаживаться, поддавая носком сапога комочки земли.

— В дом не приглашаю, — сказал ему в спину Истомин. Он уже несколько оправился.

— Да я бы и сам в ваш дом не взошел бы. — Любезность за любезность.

— Послушайте, князь, — примирительно заговорил Истомин. — Мы с вами взрослые люди, хлебнули полной мерой и царской службы, и житейских невзгод. Что нам делить?

— Что нам делить? Отечество! Я сражаюсь за поруганную Россию, а вы за ее поругателей. Мы — враги. А врагам добром и миром расходиться не должно.

— Вас ждут дома? Родители, невеста — ждут? Они ведь мечтают прижать вас к груди. Героя, освободителя. А коли вы падете жертвой глупой и вздорной дуэли, какая вам честь и слава?

— Славы не ищу, а честь свою берегу не токмо на бранном поле.

— Помилуйте, глупости какие.

— Наш разговор ни вам, ни мне не нужен. Угоден вам секундант?

— Полагаю, обойдемся без условностей. Разве что Софушку позвать? — несмелая, но близкая к наглости улыбка.

«А ведь он помощи ждет. А время теряется».

Стало беспокойно. Поблизости полк французов, жаждущих мести, а у него всего десяток гусар. Да где ж этот Волох?

А вот и он. Со шпагой в левой руке.

— Пожалуйте, сударь! — Алексей взял шпагу, обнажил, бросил ножны на землю.

— Минуту прошу. — Истомин быстро побежал в дом, мелькая из-под халата голыми икрами. Вернулся в панталонах и в сюртуке, тоже со шпагой. — К вашим услугам.