Стезя. Жизненные перипетии - Глеб Тригорин Страница 16

Через неделю, под вечер, Сергей выехал за город. Подъехав к свалке, он свернул с дороги. Впереди за поворотом виднелись горы мусора. Какие-то люди копошились в этих отходах, собирая что-то в свои мешки. Открыв багажник, он достал сумку и, пройдя в сторону, высыпал её содержимое на землю. Вещи, ещё вчера боготворимые им, валялись на грязном снегу, как никому не нужный хлам. Эсесовская форма, значки, награды, фотографии фашистских офицеров.

Присев на корточки, Сергей приподнял одну фотографию. Внимательно разглядев её, он с сарказмом сказал:

– Ну, старина Зепп, прощай. Хоть ты и великий воин, но нам с тобой не по пути.

Он бросил её на землю. Рядом валялись снимки Гиммлера и Теодора Виша. Плеснув из канистры бензина, он поднёс к кучке зажигалку. Пламя вспыхнуло, и яркие языки огня заплясали над мрачными атрибутами ушедшей эпохи.

Костёр догорел и, свободно вздохнув, Сергей с каким-то удивлением и радостью посмотрел вокруг. Багрово-красный закат залив полнеба полыхал на западе. Короткий зимний день подходил к концу. Сев машину, Сергей уехал.

Шоссе, припорошенное снегом, узкой тёмной лентой тянулось вдаль. Сергей уверенно вёл автомобиль, время от времени поглядывая по сторонам. Образ старика вновь всплыл перед глазами:

– А ведь в мае сорок пятого я был в Чехии. Тебе сколько лет?

– Двадцать два.

– И мне тогда было столько же. Этих гнид расстреливали тогда на месте. А чего их жалеть? Был бы приказ, и сейчас рука не дрогнула бы. В сорок втором, когда наш народ, обливаясь кровью, из последних сил стоял против озверевшего врага, эти гниды перешли к ним. А когда в сорок пятом мы расколошматили фашистов, они в очередной раз предали – теперь уже их. Как же верить таким проституткам? Ведь – продадут! Тот же Гитлер не доверял им с самого начала.

Некрасов нахмурился, эти воспоминания были ему неприятны. Скорее всего, он хотел открыто заявить свою точку зрения, принципиально и ясно. Безусловно, старик понимал, что должен это сказать. В какофонии, из причитаний всевозможных кликуш, этот голос мог бы остаться и не услышанным.

– Как-то, после войны, когда учился в институте, зашёл в городской парк. Стемнело. Где-то в глубине парка, за деревьями, звучала музыка. Иду по дорожке, вокруг липы цветут, а духовой оркестр играет мелодию, такую знакомую, близкую, родную. Вдруг свет мелькнул между деревьями: прямо впереди – летняя эстрада, фонари горят, пары танцуют вальс. Встал в сторонке и смотрю. Так красиво, приятно, просто душа радуется. Глянул в сторону, а на скамейках люди сидят. Пригляделся – всё девушки и женщины. Парней и мужчин мало. Пары кружатся, так плавно, в такт музыке, а все, как заворожённые следят за ними. Подошёл поближе: людей много, а мест свободных на скамейках нет. Пригляделся, во втором ряду сидит девушка. Глаза широко раскрыты, в руке веер. Вся она там, среди танцующих. Так она мне понравилась, что хотел подойти, но не смог – духу не хватило. Сразу вспомнил Лёху: он бы не сдрейфил.

Старик замолк, и еле уловимая улыбка промелькнула на его губах:

– Хорошие есть слова в песне: «Верь такой, как ты на свете нет наверняка, Чтоб на веки покорила сердце моряка».

Следующим летом Сергей в составе бригады поисковиков работал на местах сражений. Как-то в августе, он копал траншею. Вдруг сверху раздался звук мотора, и послышались шаги. Он поднял голову и увидел старых знакомых. Макс и Феликс, стоя на краю ямы, презрительно усмехаясь, вызывающе смотрели на него. Взмахнув чётками, Макс грубо спросил:

– Чё, Серёга, харлея продал?

– Да, – исподлобья глядя на них, равнодушно ответил он.

Оглянувшись по сторонам, они с каким-то презрением и жалостью посмотрели на него. Феликс, экстравагантный, эксцентричный тип не выдержал и, качаясь из стороны в сторону, развязно заговорил:

– Пису, пису, пису, пис!

Эти неприличные движения, так называемые «телодвижения» были здесь, не к месту. С уничижительной усмешкой на губах ехидно добавил:

– В пацифисты записался. Ну, ну давай, глядишь америкосы или жиды заметят, похвалят, кость какую-нибудь бросят, погрызёшь на радостях.

Коснувшись рукой земли, Сергей выпрыгнул из ямы. Оголённый торс парня эффектно подчёркивал его атлетическую фигуру. Слева, на могучей груди виднелся портрет вождя в кителе и с усами. Нагнувшись, Феликс поднял гимнастёрку и, с притворным удивлением, спросил:

– О, старший сержант! Понизили в должности? Вроде, ещё недавно обер лейтенантах ходил?

Вырвав гимнастёрку из рук Феликса, Сергей встряхнул её и одел на себя. В кирзовых сапогах, брюках голифе он действительно походил на солдата Красной Армии. Не мог он без антуража. Просто, такая у него была натура. Нагнувшись к куче ржавого железа, он порылся там и вытащил дырявую эсесовскую каску. Подойдя к Феликсу, нахлобучил её ему на голову и сказал:

– Твой размер, дружище, как раз.

Затем, взяв за плечи, развернул и, вытянув руку вперёд, громко проговорил:

– Тебе туда, нах вестен.