Авантюристы его величества - Вадим Хитров Страница 16

- На что Акаси сказал вам, мол, идет война, и некогда заниматься формальной стороной вопроса, пускаясь в бюрократические дебри. После чего он подкрепил свою аргументацию такой суммой, от которой отказаться было весьма затруднительно, при этом предложил неплохой задаток сразу.

- Вы что, слышали наш разговор?

- Нет, - сказал Рачевский и улыбнулся. - Продолжим. Вы согласились, взяли отпуск и выехали в Гамбург.

- Так и было, - подавленно сказал молодой инженер.

- Расскажите мне подробнее о кораблях и их командах.

- Один - миноносец второго класса водоизмещением 85 тонн немецкой постройки примерно 1889 года, старый, однотрубный, орудий никаких нет. Второй, скорее всего, англичанин, несколько новее, порядка ста тонн, две трубы, орудий тоже нет. Минных аппаратов всего было три, два однотрубные, под 350-миллиметровую мину Шварцкопфа, очень старые, сейчас такие не ставят, и один новый, двухтрубный, английский, под мину Уайтхеда. Из двух немецких аппаратов я фактически собрал один. Зачем такая рухлядь японцам, я так и не понял. Людей на миноносцах было мало, или я их не видел, я, в общем-то, ничего не видел. Мне отгородили место на палубе, на баке, где должен был устанавливаться минный аппарат, там я и работал. Контактировал я только с неким господином Сато, он довольно сносно говорил по-немецки.

- Акаси появлялся?

- Нет, ни разу его более не встречал.

- А тот из подворотни?

- Это и есть господин Сато.

- Ах, вот как? Вы сделали работу, и этот самый Сато с вами расплатился.

- Да.

- И вы, довольный собой, расслабившись, с кругленькой суммой в чемодане пошли себе, ничего вокруг не замечая.

Дитрих смущенно кивнул головой.

- Ладно, молодой человек, все хорошо, что хорошо кончается, как говорят русские. Однако, на самом деле вы совершили государственное преступление, вооружая неизвестные корабли, чья мощь непонятно против кого в дальнейшем будет направлена. И не надо говорить, что вы невинно поддались уверениям в законности происходящего. Вы же неглупый человек, к тому же сами работаете на кораблестроительном предприятии, а посему знаете цену такого рода уверениям. Не правда ли?

- Так что же мне делать? Может, пойти в полицию, вернуть деньги и признаться во всем?

- И потерять всякую надежду на семейное счастье с любимой девушкой? Зачем такие крайности?

- Я не знаю, я запутался - получилось, что, с одной стороны, я изменник, а с другой - меня хотят убить, - беспомощно говорил Дитрих.

- Давайте успокоимся. Вы же мужчина, Дитрих, не распускайтесь. Во-первых, никто, кроме меня и японцев, не знает о вашем приработке на миноносцах. Японцы уж точно не станут болтать о случившемся.

- А вы?

- Я тоже не склонен распространяться, но при определенных условиях, о которых скажу несколько позже. Во-вторых, у вас есть деньги. Кстати, сколько?

- Примерно мое жалованье за год.

- Недурственно. Я вам могу дать столько же при определенных условиях, о которых, как я уже говорил, сообщу чуть позже. Таким образом, у вас будет сумма, вполне достаточная для обустройства на новом месте. Как вы думаете, если вы объясните ситуацию своей избраннице, упомянув о деньгах, но опустив некоторые детали, она поедет к вам? Я знаю немецких девушек, они весьма сентиментальны, но в то же время очень практичны,

- Думаю, Герда приедет, она любит меня.

- Очень хорошо. Теперь о моих условиях. Вы даете мне письменное подтверждение того, что с такой-то по такую-то дату выполняли тайную работу по установке минных аппаратов на неизвестных миноносцах с японской командой. Впоследствии вы будете выполнять некоторые мои поручения за весьма приличное вознаграждение.

- Вы этой бумагой свяжете меня по рукам и ногам, а ваши поручения попахивают шпионажем и изменой родине.

- Перестаньте валять дурака, Дитрих, вы уже изменили родине, когда согласились на эту работу, и завязли по уши. Бумага же от вас мне нужна как гарантия того, что вы по молодости не начнете делать глупости. Впрочем, вы можете не согласиться, но тогда я не смогу гарантировать сохранение ваших похождений в тайне. Увы. Пусть вами занимается полиция, Акаси я тоже не стану препятствовать в вашем поиске, и тогда молите бога, чтобы первой вас разыскала полиция. Ну, я жду вашего решения.

- Согласен, - выдохнул из себя молодой инженер.

- Вот и славно, - широко улыбнувшись, сказал Рачевский. - Поверьте, много людей сотрудничает с нами, и я вас уверяю, еще никто об этом не пожалел. А теперь, пойдемте в вагон-ресторан и перекусим. Я угощаю. Надо же отметить ваш день рождения.

- У меня уже был день рождения в этом году.

- Ну, ну, всего несколько часов назад вы родились заново и в рубашке, а я, так сказать, принимал роды при помощи своей трости.

- Что значит «в рубашке»?

- Это русская поговорка, означает, что вы счастливчик.

- Да уж, счастливчик.

- А что, вы фактически вышли сухим из воды в сложившихся обстоятельствах. У вас есть деньги и серьезный, о, я вас уверяю без излишней похвальбы, весьма серьезный покровитель в моем лице. Впереди у вас свадьба и счастливая семейная жизнь. Все, что с вами произошло, через какое-то время будет казаться вам не более чем неприятным сновидением.

- Хорошо, - сказал Дитрих и впервые за весь день улыбнулся. - Пойдемте, я признаться, очень голоден.

1 сентября 1904 года. Копенгаген

Инспектор криминальной полиции Нильсен зашел в кабачок поблизости от того причала, где стояло судно «Плавучий маяк семнадцать», с тем, чтобы задать бармену пару вопросов о деле, которое вел.

Бармен, он же хозяин заведения, толком ничего не смог прояснить, и Нильсен, намотавшись за день, присел в угол с кружкой пива.

- Добрый вечер, господин Нильсен, разрешите перекинуться с вами парой слов? - обратился подошедший к столику слишком прилично одетый для местной публики мужчина.

- Кто вы?

- Меня зовут Арнолд, я интересуюсь делом Ларсена.

- Вы хроникер из какой-нибудь газетенки? - устало спросил Нильсен, но, окинув незнакомца опытным взглядом, добавил, - хотя непохоже.

- Вы правы, я не журналист.

- Тогда, господин Арнолд, почему вас так интересует судьба смотрителя маяка, он ваш родственник, знакомый? - спрашивал инспектор Нильсен у этого странного иностранца. Инспектор был человеком опытным и обычно сходу определял национальность собеседника, по внешнему виду, акценту, какому-то определенному выражению глаз. Он приобрел эту способность, много лет работая в самом криминальном портовом районе Копенгагена, где свидетелями, преступниками и потерпевшими становились самые разнообразные личности со всего света. В данном случае Нильсен находился в некотором замешательстве. Перед ним сидел мужчина возрастом лет около сорока или чуть за сорок, приятной наружности, хорошо одетый, во внешности его было что-то семитское, вьющиеся темные волосы, острый подбородок, характерно крючковатый, хотя и небольшой нос, но серо-голубые славянские глаза никак не вязались с образом еврея. Говорил он мягким баритоном по-французски с каким-то акцентом, но каким? Может быть, бельгийским?