Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов Страница 16

Эмир молча проглотил позолоченную пилюлю – видно, с ним был уговор. Но Джунаид-хан не утерпел:

– Помилуйте, ваше величество, – кустистые брови хана острым углом сошлись над переносьем, – Мерв и Серахс никогда не принадлежали Афганистану…

– Они не были и хивинскими, – саркастически улыбнулся Кейли. – Но не будем делить то, чем пока не завладели… Сейчас главное – поднять против большевиков всех мусульман Туркестана.

– Я помню, как лет двенадцать назад, – гнул свое шах, – вооруженный отряд, овладев Кушкой, двинулся на Мерв. Большевики подняли шум, в Мерв прибыл глава Туркестанского правительства, нам пришлось отойти к Кушке. Тогда в Мерв мы посылали своих мулл, консулов. Они опросили туркменских вождей, хотят ли они под власть мусульманского шаха. Тамошняя знать, местные вожди заверили наших людей, что туркмены, все туркестанцы любят афганцев и намереваются поднять восстание, истребить в Средней Азии всех неверных и большевиков…

– Это вам мервцы говорили? – спросил Джунаид-хан. – Те, что живут в городе? Так это же каджары [9]! Истинные туркмены в аулах, по Мургабу расселены… А каджарам вы не верьте! Если почуют выгоду, так мать родную на базар выведут, без корысти они и пальцем не шевельнут… Помани их золотом – хоть на край света пойдут. У них даже петухи на других петухов непохожи. Всюду петух курицу зерном угостит, а каджарский у курицы корм из клюва выхватить норовит…

Все рассмеялись. Громче всех, поблескивая влажными глазами, хохотал англичанин.

– Почему они так скупы? – Кейли усек маленькую хитрость Джунаид-хана, пытавшегося шуткой сгладить впечатление от реплики, поданной им королю.

– Да эта скупость у них в крови, в воздухе, даже в воде…

Слова Джунаид-хана перенесли Кейли в далекий Львов, на его узкие улочки, в тихий особняк, построенный еще шляхтичем Юзефом Понятовским, дослужившимся до маршала у Наполеона Бонапарта. Кто только не зарился на этот красивый дом с причудливыми беломраморными колоннами, построенный в стиле барокко, но его баснословная цена отпугивала всех. Только Фишман-старший, ворочавший миллионами, прибравший к рукам многих влиятельных польских панов, смог приобрести это родовое имение. Львовский коммерсант учил сына: «Запомни, сынок, человек стареет, умирает, золото же не подвластно годам, оно всегда в силе. Никто желтым металлом не брезгует – ни короли, ни нищие! Я бы качал золото из воздуха. Все земное, даже неземное, пропитано золотой пыльцой. А глупцы и не ведают о том…»

Когда Изя Фишман давал согласие служить в английской разведке, то такое решение принял, вспомнив уроки своего отца, ибо всем нутром почуял, что на новой службе есть чем поживиться: «О, Азия еще так целомудренна, что там можно ковать золото руками самих же азиатов! Из капель – море, из миллионов – миллиарды. Это и есть та река, которая “притекает”, но не “утекает”».

Вот что напомнили английскому эмиссару джунаидовские слова. «Скупость не порок, а добродетель…» – чуть не проронил Кейли. Но он отогнал не ко времени нахлынувшие воспоминания – надо в два уха слушать Ибрагим-бека. Тут Кейли не сразу мог взять в толк, что хочет сказать сей неумытый басмач, на которого военное министерство Англии имело свои особые виды. Эмир-то – пустое место, труслив, разуверился в победе, но у него имя в мусульманском мире, его пока можно использовать как знамя. Правда, знамя-то с пятнами, изрядно изодранное. Зато казна его еще не настолько оскудела, чтобы Кейли мог так легко исключить «его величество» из игры. Оказывается, пока Кейли предавался мечтам, Сейид Алим-хан только что соизволил выступить. «Своей властью» он уже назначил Ибрагим-бека… наместником в Бухаре, которую еще предстояло отвоевать у Советов. Так наперед было предписано эмиру. Боже мой, боже мой! Что мелет этот бандюга?! Ибрагим-бек почему-то говорил не по сценарию. Ах, слюнтяй! Так Кейли подумал об эмире. Этот не пересказал Ибрагим-беку заранее наставления эмиссара, и теперь этот разбойник всю обедню испортит.

– Я исполню свой долг, – Ибрагим-бек ощупывал эмира дерзким взглядом. – Предписания высокого мусульманского комитета для меня – закон! Мне храбрости не занимать. На моей родине, в Локайской долине, немало верных мне людей. Я соберу по всей Восточной Бухаре преданных мне и поведу их на красных, отправлюсь туда хоть сейчас. Я омою их кровью землю своих предков! Но я не уверен, что после того, как я сделаю всю грязную работу, там не явится на готовенькое с фирманом его величества и со своей новенькой печатью верховный главнокомандующий воинства ислама…

– Боже мой, о чем вы вспомнили, друг мой?! – перебил Кейли. – Вы, насколько я понял, завели речь о покойном Энвер-паше… Мы действительно благоволили к нему, послали его в Туркестан к вам на помошь. Но, видит Бог, мы до сих пор не ведаем, почему вы, ваше величество, – Кейли бросил укоризненный взгляд в сторону эмира, – отстранили тогда Ибрагим-бека, такого талантливого полководца, и доверили армию Энверу…

– Но вы же сами его послали! – Эмир возмутился вероломству англичанина.

– Да, послали… Боже мой! Боже мой! – Кейли имел привычку к месту и не к месту повторять эти слова. – Как преданного делу ислама человека! Но ничего вам не советовали. А Энвер-паша не смог тогда овладеть Душанбе, потерпел поражение под Байсуном и Кабадианом…

Эмир только пожал покатыми женскими плечами: душа его, возмущенная цинизмом англичанина, клокотала гневом. Его, самого эмира Бухары, так унизить, отшлепать как мальчишку! В старое доброе время болтаться бы этому пучеглазому на виселице. А ведь он укрыл, спас его в Бухаре, когда за ним по пятам гнались чекисты. В Мешхед переправил… Неужели он, Кейли, не помнит, что сам распорядился сместить Ибрагим-бека, назначить Энвер-пашу, зятя турецкого султана…

– Ибрагим-бек тоже хорош! Оставил Энвера под Душанбе, – Джунаид-хан укоризненно покачал головой. – Ушли вы, от Энвера откололись Ишан-Султан, Фузайла Максум…

– Вы-то, хан, сами тоже пятки смазали, – огрызнулся Ибрагим-бек. – Блестели, прямо как головы ваших плешивых нукеров…

– Я ждал вас в Хиве, но сигнала вашего так и не дождался. Я собрал под свое знамя тысячи храбрых джигитов. А вы, оказывается, перегрызлись, дело загубили, а теперь тут вот жалим друг друга…

– Будешь жалить, если всем цена равна, – Ибрагим-бек кинул злой взгляд на эмира. – И тем, кто воду носил, и тем, кто лишь кувшины бил…

– О Аллах! – Эмир раскосо закатил глаза к небу, сморщился, будто придавил зубами незрелую алычу. – Вразуми этого ревнивца! – И, уже обращаясь к Ибрагим-беку, плаксиво произнес: – Нельзя меня, мой друг, всю жизнь укорять старым. На то была воля Всевышнего… Девять лет прошло, бренное тело покойного уже с землей смешалось, а вы все не угомонитесь. Забудьте старое, мой друг. Вы – единственный и неповторимый полководец армии ислама…

Опасаясь, как бы страсти не разгорелись, эмиссар решительно поднялся с места. Эмир застыл в ожидании: что скажет этот наглец? Ведь от смещения Ибрагим-бека Кейли внакладе не остался: зять турецкого султана оказался гораздо догадливее басмаческого предводителя, преподнес в дар англичанину золотую корону византийского императора. Древняя корона перебывала до этого во многих руках, так что не сохранила первоначально оправленных в нее драгоценных камней, но зато много весила. Чистым, червонным золотом…