Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар Страница 16

Иванов не колеблясь отказался.

– Недели через две ещё раз залетим.

– За это время я пешком на базу выберусь.

– Ну, может, и выберешься. Только когда выходить будешь, секстан оставь на горе, всё равно летать будем, захватим. А лучше сиди на месте, ещё по тайге почти сотню кэмэ идти.

– Девяносто. И тайга здесь хорошая – хоть на велосипеде езди.

– Девяносто – это как ворона летит. Кругалями и петлями минимум сто тридцать. Но тайга и вправду хорошая – сам бы пошёл с удовольствием. Ну, счастливо оставаться! Не блукай!

И вертолёт Ми-4 взял курс на Усть-Неру.

Тайга по дороге на базу геодезического отряда на самом деле представляла собой практически идиллическое зрелище. Это было лиственничное редколесье (расстояние от дерева до дерева – десять-двадцать метров) с подстилкой из белого рассыпчатого, хрустящего ягеля. Приподнятое на невысоком обширном плоскогорье, оно представляло собой идеальное место для пешего продвижения, а также для выпаса северных оленей. Собственно, их здесь и пас какой-то эвенкийский колхоз с якутским названием.

Как это часто бывает, «звёзды совпали» через два дня после прилёта проверяющего, и Иванов, понимая, что больше ему на вершине Туманной делать нечего, засобирался в путь.

Тяжеленный бронзовый секстан он тщательно завернул в полиэтилен, затем в кусок брезента и, спрятав в углублении между камнями, заложил несколькими плоскими плитами. Благо, породы, формировавшие Туманный хребет, были преимущественно сланцевыми, и разрушенная поверхность сплошь состояла из трещащего под ногами плитняка. Поверх схоронённого прибора Иванов выстроил небольшой тур, а на треногу геодезического знака привязал бутылку с запиской, где и что спрятано, а также с датой и маршрутом перехода.

Привязал бутылку, присел возле тура на дорожку – да и покатился вниз, на серо-зеленоватое пространство якутской тайги…

Чем ниже спускался Иванов с сопки, тем сильнее ощущал запах дыма. Похоже, тот скапливался внизу, а поверху ветер относил гарь в сторону. Тогда в первый раз Иванов подумал, что было бы неплохо иметь информацию об очагах возгорания.

В принципе, пожары в середине лета в Якутии не представляют собой ничего исключительного. Их дым относит на десятки, если не сотни километров в сторону, и поэтому полевые работы в условиях задымления геодезистам вполне привычны. Однако мгла сгущалась всё сильнее и сильнее, и Иванов начал подозревать, что один из очагов пожара находится очень близко.

В любом случае он планировал дойти до ближайшей значительной реки (а это была Ясачная) и уже вдоль её русла направляться к Индигирке.

«Вода-то уж точно не горит», – решил он.

Первая ночёвка выдалась крайне тревожной. Дым сгустился до такого состояния, что было трудно дышать, а сквозь дымное марево вдалеке красной подсветкой виделось далёкое пока ещё пламя. Ночевать он расположился на берегу небольшого таёжного озерца, диаметром метров пятьдесят. Вода в озерце была торфяная, кофейного цвета и от заваренного чая практически не темнела.

«Лишь бы ветер не попёр в мою сторону. Точнее – от меня. Потому что очаг, похоже, лежит между Ясачной и Чистой, и мне придётся его обходить. Правильно Витька сказал про сто тридцать кэмэ, только как бы эти сто тридцать в двести не вылились. И вообще, надо каждый вечер у какой-нибудь большой воды останавливаться».

Через три километра пути Иванов почувствовал идущую навстречу стену жара. Становилось понятно: между ним и Ясачной встала полоса огня.

Выход, в общем-то, был очевиден – возвращаться назад и сидеть на вершине гольца. Пусть на ветродуе, пусть с ежедневным гулянием на триста метров вниз-вверх за водой, пусть с минимумом дров – но, по крайней мере, отсидеться там можно было наверняка.

Именно так Иванов и поступил – развернулся на сто восемьдесят градусов и двинул вверх по склону. И через какое-то время понял, что попался.

Поднимался ветер. Небыстрый, равномерный ветер, который часто сопровождает масштабные лесные пожары и который обычно этими же пожарами вызван. И этот ветер тянул со стороны реки вверх по склону.

А по гребню горы взлетела алая цепь колеблющихся языков, словно армия самураев на марше. И, очевидно, она перекрывала дорогу на вершину.

– Страшно не было, но соображать пришлось на ходу. И не на ходу, а на бегу даже. Потому и страшно не было: некогда. Понятно было, что попал я между двух сближающихся полос огня, и ветер гонит их прямо на меня. И скорость этого ветра – пять-шесть метров в секунду, что по-любому быстрее, чем я даже лететь буду. Счастье ещё, что огонь не со скоростью ветра летит. Так что побежал я тупо в ту сторону, где пламени не видел. И сторона эта была всего одна…

Обернувшись, Иванов увидал, как в километре за его спиной начали вспыхивать кроны лиственниц: ток воздуха раздувал бегущий пока по земле пожар, потоки пламени взмывали вверх и поджигали высохшие кроны деревьев.

Пожар переходил в свою самую опасную, верховую, фазу, когда огонь движется по деревьям со скоростью ветра, а снизу, по кустам и ягелю, его догоняет поток пламени.

– Зрелище, конечно, не как в кино, когда сверху бензинчиком поливают, но весьма внушительное, – рассказывал Виктор. – И оно тем внушительнее, что ты понимаешь: не кино это ни фига. Деревья сперва загораются по одному и вразбивку: вот ещё стоит зелёная масса, вся продёрнутая дымом, и вдруг в ней один за другим вспыхивают огненные шары. Минута-две – и там уже море огня, а шары вспыхивают всё ближе и ближе.

Спасло Виктора ещё и то, что ветер дул не прямо на него, а градусов на сорок пять поперёк его движения. Иначе он, как сам говорил, задохнулся бы в дыму.

Неожиданно он оказался на краю довольно обширного болотца. Впадина посреди лиственничной плоскотины около двух километров диаметром была когда-то большим озером, ныне частично заросшим. В процессе зарастания озеро разделилось на два, посреди одного, того, что побольше, возвышался островок, а вся остальная площадь впадины была покрыта высокими сырыми кочками.

– Сперва я хотел до островка добраться. Но едва полосу кочек перешёл, как почувствовал: сплавина под ногами колышется. Начал проваливаться, ноги всё тяжелее и тяжелее вытаскивать. Ну его, думаю, к чёрту, этот островок, не сгоришь – так утонешь. Сел я на край кочек, ближе к воде, и жду, пока меня пожар накроет.

Вообще-то там опушка леса от края топи метров на пятьдесят отстояла. Сперва, когда деревья вспыхнули – это произошло метрах в ста от меня, – ничего особенного не произошло. Даже немного лучше стало, потому что жар дым разогнал, я стал меньше задыхаться. Я от свитера, который у меня в рюкзаке был, рукав отрезал, сделал себе вроде маски что-то, водой смочил. И тут кусты вокруг загорелись. Жарко сразу стало нестерпимо. Я лёг в воду между кочек, лежу и думаю: а что, если трава на кочках загорится? Обошлось. Но другая неприятность случилась, даже несколько. Во-первых, внизу, между кочек, вода была совсем ледяная, поэтому приходилось ворочаться. Во-вторых, комаров на этом болоте никто не отменял. Комарам, как и мне, очень жарко стало, и они в самые низы этих кочек забились. А когда я туда плюхнулся, тут-то им радость и настала.