Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой Страница 16

– Постум – император.

– Ну и что – император? Это его обязывает – не нас. Он подонок. И все знают, что подонок. Все-все. Только молчат. Многие даже думают, что сын Бенита был бы лучше.

– Так думает Бенит, – перебил её Философ. – А остальные лишь повторяют за ним. Я видел вчера сына Бенита в алеаториуме. Он задолжал всем, играет и не может остановиться. Он пьёт по-гречески [11]и нюхает кокаин.

– Да что ж это такое! – воскликнула девушка, спешно проглотила булочку и едва ею не подавилась. – Неужто в Риме и людей больше нет?! Ну хорошо, я знаю что делать, – она кому-то погрозила пальчиком.

Вообще в ней было много детского. Она казалась младше своих лет. Не глупее, а именно – младше. По её манере говорить и держаться ей можно было дать максимум шестнадцать. А ведь ей двадцать. Да, ей двадцать, если это та самая Руфина, и она на несколько месяцев старше Постума. А между тем Постум рядом с нею выглядел как взрослый рядом с ребёнком. Философ пытался определить, похожа ли девушка на покойного императора или на свою мать Криспину. Что-то, может, и было. Но рядом с Криспиной Маргарита показалась бы дурнушкой. Оба – и Руфин, и Криспина – не отличались романтическим складом души. Склонность к мечтаниям – а девица явно была склонна к мечтаниям – явилась у неё от каких-то давних предков – быть может, от императора Корнелия. Говорят, он был большой фантазёр. Может быть, поэтому его застрелили в Колизее. Впрочем, никто так и не узнал, почему убили Корнелия. Это так и осталось тайной Рима – одной из многих его тайн.

– Я знаю, что делать, – продолжала Маргарита. – Надо пригласить Элия. Пусть вернётся и станет Августом. А сыночка его, того, что родился в изгнании, сделать Цезарем. А Постума отправить в Северную Пальмиру – поменять местами этих двоих. Здорово, да?

– Неплохая мысль, – согласился Философ. – Только ничего не выйдет. Элий – перегрин. И его младший сын – всего лишь всадник по социальному положению, так как получил статус своей матери, а не отца.

– Но Элию можно вернуть гражданство.

– Гражданство – да. И даже вновь включить его в патрицианские списки. Но он не может стать Цезарем вновь.

– Какое свинство! Но Постум подонок. Его надо осудить и выслать. Он хотел тебя ударить! Тебя, старика! О Боги, я готова была его задушить.

Философ не стал больше возражать, лишь сказал сухо:

– Тебе лучше побыть здесь. Это относительно безопасное место. Во дворце никто тебя искать не будет. Палатин, – добавил он многозначительно: оказывается, и своему металлическому голосу он мог придавать интонации, если хотел. – Как только Бенит получит твоё письмо, тебя тут же кинутся искать. А исполнителям… – он кашлянул. Поискал подходящее слово и не нашёл, – лучше не попадаться, – сказал неопределённо.

Девушка покраснела – запылали и щеки, и уши, и даже шея.

– Я об этом не подумала, – призналась она. – Это правда? – Она в ярости швырнула в стену вторую булочку. Слезы брызнули из глаз. – Терпеть не могу эти фекалии!

– Почему она плачет? – спросил Постум. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку. Маргарита не заметила, как он появился. Философ же услышал шаги, но не обернулся, позволив Августу подкрасться и подслушать их разговор. – Я, признаться, терпеть не могу свежих соплей.

Девушка отвернулась и принялась спешно размазывать слезы по лицу, а Постум за ней наблюдал с насмешливой улыбкой. Казалось, его забавляет вид слез и её смущение. И гнев Философа – тоже. Он ожидал, что Философ начнёт обличать. Но тот молчал. Секунду, две, три… Пришлось Постуму говорить.

– А наш Философ навещает юную пленницу! – Голос Постума звучал издевательски. – Будь с ним поосторожней, детка. Философ добродетелен и смел. Такие могут соблазнить, не прилагая усилий. А ты, детка, хочешь быть соблазнённой – я это вижу по твоим злым глазкам.

– Не надо так разговаривать с Философом! – воскликнула девушка гневно, слезы её мгновенно высохли.

– Не надо? – Постум шутовски склонил голову набок. – Она мне приказывает. Кстати, Философ, ты объяснил этой дурёхе, что её ждёт, если она попадёт к исполнителям?

– Я намекнул.

– Нет, в таких случаях нельзя намекать. Все надо говорить открытым текстом. Исполнители обожают юных красоток. У них в области Венериных забав отличная фантазия. Ночь длинная. От заката до рассвета – непрерывный трах. И там не будет благородного Философа, который за тебя заступится. И если ты не хочешь попасться в лапы к этим фантазёрам, то советую вести себя потише.

Девушка хотела что-то ответить – но не могла. Губы её дрожали.

– Все надо рассчитывать до начала войны. Тот, кто не умеет этого делать, проигрывает, – с усмешкой сказал Постум. При этом он смотрел не на Маргариту – на Философа.

Верно, он добавил бы ещё пару фраз, но тут дверь отворилась и в карцер заглянула Туллия.

– Ты здесь? Плохая новость: арестовали Кумия.

– За что? За дебош?

– Если бы! – вздохнула девушка. – За сочинения против ВОЖДЯ.

– Да что за ерунда! Кумий уж много лет ничего не сочиняет. От стихов его тошнит.

– Как же! Это он тебе заливал. А сам тайком накропал какой-то памфлет да ещё показал своему дружку, который оказался фрументарием Макрина. Уже старик, а ничуть не поумнел.

– Чтоб его Орк сожрал, старого пердуна!

Император вышел из комнаты, и Философ последовал за ним. Постум резко обернулся:

– А ты зачем идёшь за мной? Что тебе надо?

– Хочу быть с тобой рядом.

– Зачем?

Философ не ответил.

– Зря тратишь время. Мне жить-то осталось чуть-чуть. Едва мне исполнится двадцать, Бенит прикончит меня. Власть он мне не вернёт. Так не все ли равно, как я живу и что творю? Я хотя бы веселюсь, в отличие от трусливых обывателей.

– О тебе останется дурная память.

– Обо мне в любом случае останется дурная память – Бенит постарается.

– Кумий напишет правду.

– Кумий? – Постум расхохотался, так расхохотался, что слезы брызнули из глаз. – Кумий напишет правду… – повторил он сквозь смех. – Кумий не умеет писать правду. Он только врёт и фантазирует.

– И в результате получается правда.

Постум внезапно перестал смеяться.

– Да, может быть. Только надо сначала спасти анус этого дурака Кумия. Хотя бы это я успею.

– Ты успеешь все, – сказал Философ.

– И я должен сам все решать… – прошептал Постум и запнулся. Он, казалось, ещё чего-то ждал. Какой-то фразы, подсказки. Но Философ не произнёс её. – А может быть, не стоит спасать Кумия? Пусть погибнет на арене, а? Что скажешь, Философ?