Точка возврата - Валерий Хайрюзов Страница 15

— Верно!

Диспетчер по собственной инициативе подсказал, что сейчас они выполняют третий разворот.

— Верно, — подтвердил Михалыч, прикуривая очередную папиросу. Но не успокоился и решил еще раз перепроверить:

— А что я сейчас делаю?

— Курите, Иннокентий Михайлович, курите! — последовал ответ.

— Надо же! — изумленно протянул Михалыч. — До чего дошла техника, все видят, — тут Брюханов расхохотался, — даже самая последняя собака в Киренске знала: застать Ватрушкина без папиросы — все равно что увидеть Лену без воды.

— А между порывами ветра ему часто разрешаете посадку? — поинтересовался я.

— На этот случай смотри раздел руководства по летной эксплуатации, полеты в особых случаях, — нахмурившись, ответил Брюханов.

— Я смотрел, там об этом ничего не сказано.

— А ты посмотри в дополнениях, — с нажимом ответил Брюханов. — Там черным по белому написано: действуй по обстановке. В переводе на наш язык — соображай! — Брюханов поднял вверх указательный палец. Как хороший актер, он выдержал паузу.

— Расскажу еще один эпизод. Ты слушай-слушай, авось пригодится! И не лезь с дурацкими вопросами. — Было видно, что Брюханову явно не понравился мой вопрос про боковой ветер. И мне самому не понравился, посадка-то была на грани фола. Но начальник аэропорта не стал ставить меня на место: чего, мол, возьмешь с сопляка.

— В пятьдесят шестом в Киренск пришло пополнение. В их числе был и я, молодой, честолюбивый вам скажу, дальше некуда. Скорее-скорее в небо, а потом на большой лайнер. Такие у меня были мысли. Но по всем документам, прежде чем возить пассажиров, нам надо было налетать сто часов с грузом. А груза на складе нет. Сидим в доме отдыха, в карты играем, денег нет, что дальше будет — неизвестно.

Вот и начали с ближайших озер потаскивать домашних уток. Жители деревни нажаловались Ватрушкину: мол, нехорошо поступают ваши летуны.

И Михалыч неожиданно нагрянул к нам в гости. Мы сидим за столом, а на печи ведро с утятиной, а на столе графин с гамырой. Увидав высокое начальство, вскочили, вытянулись во фрунт.

— Включите радио. Нет, вы включите и послушайте! — загремел Ватрушкин. — Такая сложная международная обстановка, а вы здесь пьянствуете! Вы же все офицеры запаса. Первый выстрел — и в бой. А вы тут в запой!

— Так полетов нет, и денег тю-тю! — начали оправдываться мы. — Где же мы налетаем эти злосчастные сто часов, если на складе нет груза. Тут не только запьешь, но от безделья подохнешь!

И тут взгляд Ватрушкина наткнулся на лежащего в кровати летчика, фамилия у него была Тимохов. Тот как лежал, так и продолжает лежать, не обращая внимания на визит высокого гостя.

— Послушай, дружок, ты это чего? — повысил голос Ватрушкин. — А если бы сейчас война?

— Иннокентий Михайлович, — приоткрыв один глаз, ответил Тимохов, — если война, то я бы тогда надел каску и спал в ней.

— Ну, спи-спи, мы это учтем, когда будем составлять наряд — мрачно сказал Ватрушкин и, взяв со стола графин, понюхал, сморщился и вылил гамыру в помойное ведро.

— И вам не стыдно пить такую дрянь! — вновь загремел он. — Вы же летчики! На вас люди равняются.

Мы стояли, как остолбенелые, надо же так упасть в глазах командира.

— Так по Сеньке и шапка, — философски заметил Тимохов. — Употребляем то, что доступно. Мы же с маршалом Тито дружбу не водили.

И тут с Ватрушкиным что-то произошло, он прибрал живот, достал из кармана четвертную и уже другим, распорядительным голосом обратился к Тимохову:

— За то, что вспомнил про Тито — спасибо! Хватит, дружок, койку давить, слетай в магазин и купи коньяку. — Тут Михалыч сделал паузу и произнес: — Одну мало, две много…

— Возьми три. Не хватит, так останется! — воскликнул я.

— Молодец, выучил, — похвалил меня Брюханов. — Оглядел, значит, нас Михалыч и уже другим, командирским голосом рявкнул:

— Слушайте мой приказ! Еще раз местные пожалуются, отберу пилотские и пешком отправлю в Иркутск. А с завтрашнего дня будете возить свиней. Думаю, справитесь. Свиньи не люди, о них в воздушном кодексе ничего не сказано. Зарегистрируем, как груз. Вот вам и работа, вот вам и грузовые полеты.

И начали мы развозить свиней по колхозам и леспромхозам. Возили их в Сурово, Коношаново, Знаменку. И Иннокентий Михайлович сам сел возить свиней. И подложили эти самые свиньи свинью Михалычу, — вздохнув, подытожил Брюханов. — Этот филолог, Тимохов, поленился как следует связать свиней перед взлетом. А они в воздухе взбесились, порвали веревки и начали носиться по самолету. А в каждом хряке пудов по десять было. Самолет то на дыбы, то в пике. Хорошо, Кеша, приказал своему горе-помощнику открыть дверь. Ну, боровки, естественно, без парашютов, — тут Брюханов скосил глаза на Анну Евстратовну, — как из стайки, сиганули в бездну.

— Это же библейский сюжет! — воскликнула Анна Евстратовна. — Как только бесы вселились в стадо, свиньи взбесились, завизжали и бросились с высоты в воду.

— Ты, дочка, права, визг стоял на всю округу, — подтвердил Брюханов. — Потом начались разборки, стали проверять, кто разрешил возить и почему. На одной из таких партийных разборок кто-то возьми и заяви:

— Ну и что, что фронтовик! У него не самолет, а сарай, из которого свиньи прыгают, куда хотят.

— И имя вам — легион, — ответил Михалыч партийцу.

А у того глаза из орбит, начал стращать, что сделает все, чтобы лишить Михалыча пилотского. Михалыч не стерпел, взял и врезал «другану» в лоб. Его судили, дали условный срок.

— Жалко, — неожиданно всхлипнула Анна Евстратовна.

— У них выхода не было.

— У свиней?

— Да я не о том! Жалко Иннокентия Михайловича.

— Я же говорил, он мужик с характером. Таким всегда тяжело.

— А вы еще хотели про медведя рассказать. Который в самолет залез, — неожиданно вспомнила учительница.

— Там все очень просто, — махнул рукой Брюханов. — Охотники убили медведицу. А у нее осталось двое медвежат. Одного они предложили нам: мол, отвезите в зверинец. А мы тогда работали на аэрофотосъемке. Поселили медвежонка у себя. Особенно мишка любил сгущенку. Мы улетим, он ждет нас в пилотской. Но, как только заслышит звук мотора, бежит встречать самолет. Михалыч ему из своих запасов обязательно баночку сгущенки давал. А потом мы улетели в город, и медвежонок ушел в тайгу. Года через два мы прилетели и остались на ночевку. Утром прибегает техник, глаза по плошке. Кричит: медведь забрался в кабину самолета. Ну, мы с ружьями на стоянку. Точно — медведь! Выпрыгнул из кабины и к Михалычу. Тот самый, но повзрослевший. Пришел по старой памяти за сгущенкой. Мы его хотели взять в полет и опустить в тайгу на парашюте. Шучу! У мишки бы разрыв сердца мог случиться. Но скажу честно, летчики не слишком жалуют тряпку. Ну, извини — парашют. А уж тем более медведи. С ними мы летали, только когда бросали парашютистов, в других случаях — никогда. У нас говорили: лучше нырять с парашютом, чем прыгать с аквалангом. Сколько лет уже прошло, но я с содроганием помню свой первый прыжок.