Авантюристка. Посланница судьбы. Книга 4 - Анатолий Ковалев Страница 15

– Ни копейки не дам! – кричала она. – Ни крестьян, ни поместий у вас больше нет, а значит, доход будет получать не с кого! Денег хватит на ближайшие семь-восемь лет, да и то при скромной жизни! А от скромной жизни вы давно отвыкли, стало быть, и на пять лет не хватит!

– Ловко сосчитали, душечка! – иронически оценил ее выпад Илья Романович. – Да только не учли, что золотоносная жила мне будет приносить в год никак не меньше восьмидесяти тысяч ассигнациями…

– Глупости это все! – в гневе махала на него руками Изольда Тихоновна. – Небось со слов Казимирки поете? Опомнитесь! Угомонитесь! Неужели не ясно, что Летуновский затеял вас разорить? Я с самого начала чуяла, что у него тут есть свой интерес, и видите – не ошиблась! Он обдерет вас, как липку, и оставит подыхать под забором!

– Не вы ли, драгоценная моя, еще недавно советовали мне, на манер французских дворян, заняться прибыльным делом? – язвительно напомнил ей князь. – А теперь, когда надо идти ва-банк, я должен по вашей милости пасовать и сделаться нищим?

– Вот-вот, у вас одни лишь карты на уме! – скорбно качала головой экономка. – Ни на что другое вы не годитесь!

Илья Романович огрызался в ответ на ее увещевания, но его и самого терзали сомнения. Он снова стоял на краю пропасти, точно так же, как много лет назад, когда промотал родительское наследство. Так же было и после смерти Натальи Харитоновны, когда перед самой войной князь проиграл в карты особняк на Пречистенке. Каким-то непостижимым образом все возвращалось на круги своя. «Не может такого быть, чтобы удача окончательно отвернулась от меня! – с убеждением говорил он себе. – Я всегда успевал втиснуться в запиравшиеся перед моим носом ворота!» Действительно, наследство Мещерских, однажды неожиданно свалившееся на него, подоспело тогда в последний момент, и князь счел свое спасение за чудо. «Так неужели нынче ничего подобного не произойдет и я в самом деле умру под забором, как грозит мне Изольда?»

Князь даже «на всякий случай» сходил в церковь на Пречистенке, в которой не был много лет, исповедался, причастился и пообещал удивленному священнику пожертвовать немалую сумму на новую колокольню. Это был жест отчаяния.

* * *

О своем окончательном намерении продать особняк он сообщил Изольде Тихоновне промозглым августовским вечером, когда в окна барабанил дождь, а в камине нехотя разгорался огонь. Возившийся с кочергой дряхлый Архип, услышав новость, застонал и перекрестился. Экономка некоторое время сидела молча, в оцепенении, словно ее оглушили обухом по голове, а потом тихо произнесла:

– Что же делать… Видно, вас могила исправит… – Поднявшись с кресел, она направилась к двери, но, едва переступив порог, обернулась и без особой надежды сказала: – Продавайте хотя бы не все сразу. Под библиотеку занят целый флигель, он вам не нужен. Возможно, вам хватит вырученных за него денег…

– Вместо того чтобы давать умные советы, – презрительно ухмыльнулся князь, – достали бы из секретера пачечку ассигнаций, не провоцируя меня на более серьезные жертвы.

– Не просите, денег не трону! – резко ответила она, гневно сверкнув глазами. – Сейчас вы верите Казимирке, а мне слова сказать не даете. Но когда-нибудь вы поймете, кто вам друг, а кто враг! Не было бы только поздно…

Однако князь не мог не признать, что и на этот раз экономка дала дельный совет. С библиотекой он хотел расстаться давно, сразу, как только ему достался по наследству особняк Мещерских. Все эти пыльные, провонявшие мышиным пометом фолианты только зря занимали место. Целый флигель, отведенный Мещерскими под библиотеку, мог бы служить ему для каких-нибудь других, более важных нужд. А всему виной Борис, не разрешивший отцу продавать книги! Илья Романович прекрасно понимал, что дело тут даже не в Борисе, а в Глебе, который с малых лет полюбил читать и тайно просиживал в темном, холодном помещении целые ночи напролет, изучая языки и труды древних врачевателей. Брат хотел сохранить библиотеку в надежде, что тот когда-нибудь вернется. Приезжая в отпуск к отцу, Борис ежедневно просиживал в библиотеке час-полтора. Князь понимал, что он это делает лишь для виду, а на самом деле книги – не его стихия, хоть любимый сын и кропает понемножку стихи. Тем не менее вопроса о продаже библиотеки Мещерских он больше никогда не поднимал, чтобы не огорчать сына, да и чтобы лишний раз не вспоминать о ненавистном Глебе.

«Борисушка уже взрослый мужчина, офицер, – уверял себя князь, – и не станет распускать нюни из-за такой ерунды, как продажа груды заплесневевшей бумаги…»

Не откладывая дела в долгий ящик, Белозерский пригласил известного всей Москве еврея-букиниста, чтобы тот переписал и оценил его книги. Даже с тремя помощниками книготорговец просидел во флигеле почти неделю и, как показалось Илье Романовичу, работал без сна и отдыха, настолько был увлечен. Исписав толстую тетрадь мелким, бисерным почерком, он передал ее в руки князя с низким поклоном и со словами:

– Вы не представляете себе, ваше сиятельство, каким сокровищем владеете! На вашем месте я не стал бы торопиться с продажей…

– Позвольте узнать, сколько стоит это «сокровище»? – перебил его Белозерский, брезгливо поведя в сторону носом. Втайне он надеялся выручить за весь «хлам» хотя бы двадцать тысяч.

– Если вы хотите продать быстро, – с сомнением произнес букинист, – то можно получить восемьсот тысяч ассигнациями… Но это будет чистое разорение для вас!

Какой-то миг Илье Романовичу казалось, что еврей над ним издевается. Вот-вот прыснет и скажет: «Шутка! Восемь тысяч рваными ассигнациями – красная цена этому хламу!» Но букинист был невероятно серьезен, когда продолжил:

– Поверьте мне… Я старый человек и многое видел! В вашей библиотеке есть книги совершенно уникальные, которые я не смог отыскать ни в одном известном мне каталоге. А это значит (невероятно, но так), что это единственные в мире экземпляры…

У князя земля уплывала из-под ног. «Восемьсот тысяч! У меня под носом лежало восемьсот тысяч, и я столько лет ничего о них не знал?!» Он еще не мог до конца осознать этой суммы, вообразить целиком ее масштаб. Ему представлялась высоченная гора денег, вершина которой терялась в сияющих облаках, из которых доносились нежное ангельское пение и рёв триумфальных труб. Букинист продолжал что-то говорить по поводу редких книг, но Илья Романович уже не слушал. «Эх, Борис, Борис! – мысленно сетовал он на сына. – Если бы не его блажь, я бы давно уже произвел оценку…»

– Скажи-ка, милейший, – перебил он книготорговца, – а если бы, к примеру, я продал эту библиотеку в тринадцатом году, она стоила бы тех же денег?

– Ну что вы, ваше сиятельство! – всплеснул руками еврей. – Книги во время войны ничего не стоят, и торговля ими – гиблое дело! Я бы не дал за них и трети цены, да и то…

«Ай да Борис! – усмехался про себя князь. – Сам того не сознавая, сохранил и увеличил мой капитал куда выгоднее Английского банка!»

Давно в жизни Ильи Романовича не было такого ясного, счастливого дня. Однако он решил ни с кем не делиться своей радостью и даже взял слово с букиниста, что тот до поры до времени будет держать в тайне наличие в Москве уникальной библиотеки. «Этот не проболтается, ему выгодно держать язык за зубами», – рассуждал Белозерский, потирая от удовольствия руки. Теперь, когда у него был такой надежный тыл, ему вдруг расхотелось бежать в атаку. «Если я не разорен, то для чего же мне тогда рисковать?» Князь успокоился, и его начали посещать здравые мысли. Картежный опыт кое-чему его научил. Он понял, что нужно остановиться вопреки своему азарту, едкому азарту игрока, не привыкшего пасовать.