Ямайский флибустьер - Виктор Губарев Страница 15

— Ваши догадки, сеньор, выглядят вполне правдоподобно, — согласился Хименес. — Мне кажется, что даже ваш отец, почтенный дон Антонио, не смог бы найти более убедительных объяснений.

— Как бы там ни было, Родриго, не будем искушать судьбу и усилим бдительность.

— Да, сеньор, это разумно.

— Число вахтенных этой ночью нужно будет увеличить до трех человек. Пусть один дежурит на юте, другой — на баке, а третий, главный, следит за тем, чтобы первые двое не спали.

— Да, сеньор.

— И еще, — дон Мигель почесал островок растительности на подбородке, — лично проверь, не отсырел ли порох, да вели канонирам перезарядить пушки.

— Будет исполнено, сеньор капитан.

Когда помощник ушел выполнять приказание, Бенавидес погрузился в размышления. Появление в этом пустынном районе, находившемся вдали от крупных поселений и оживленных морских дорог, иностранных искателей приключений казалось подозрительным. «Буканьеры Тортуги и Эспаньолы обычно охотятся в других местах, — думал он. — Пиратам с Ямайки здесь тоже нечего делать. Может, это были люди Коллинза? Прибыли сюда раньше условленного срока и решили поохотиться в верховьях реки? Но, в таком случае, их корабль должен находиться где-то поблизости, возможно, в одной из бухт Москитового острова. Не поднять ли на мачтах сигнальные флаги?»

Терзаемый сомнениями, дон Мигель несколько раз прошелся взад-вперед вдоль гакаборта, однако, в конце концов, решил не спешить и оставить на грот-мачте красно-желтый испанский флаг.

При тусклом свете догоравшего дня «Санта Барбара» осторожно вползла в бухту Игуаны в тот самый момент, когда морской бриз окончательно стих, уступая место штилю, и паруса грустно повисли на реях, словно тряпки. Матросы трижды бросали лаг, пока не убедились, что глубина моря под килем составляет не менее пятнадцати футов; вскоре два якоря с плеском ушли под воду и прочно зацепились за грунт.

Примерно через час после захода солнца с северо-востока подул едва уловимый береговой бриз, принесший с собой запахи тропического дождевого леса. Луна, воцарившаяся на небесном куполе, светила так ярко, что дежуривший на баке вахтенный матрос Пепе Перейра недоуменно вопрошал самого себя: «И зачем в такую ясную ночь переводить фитили и жир в фонарях? Разве вокруг недостаточно светло? Пресвятая дева! Я даже мог бы сосчитать, сколько валунов лежит на наветренном берегу острова, там, возле кромки прибоя…».

Но заняться подсчетами Перейре не довелось, ибо другой вахтенный матрос, Лопе де Ремедиос, своим неожиданным появлением отвлек его внимание от берега.

— Послушай, Пепе, — проговорил он сиплым, простуженным голосом, — тебе не кажется, что на этом чертовом острове кто-то есть?

— С чего ты взял? — удивился Перейра.

Беспокойно переминаясь с ноги на ногу, Ремедиос кивнул в подветренную сторону.

— Там, в зарослях близ устья ручья, проснулись утки. Ты не слышал, как они кричали?

— Нет… Не обратил внимания.

— Их кто-то вспугнул.

— Да? Может, это был крокодил?

— Не знаю. — Ремедиос скользнул настороженным взглядом по серебристо-черной глади бухты. — Я вообще-то не трус, Пепе, ты же знаешь. Но сегодня… Сегодня душа у меня почему-то не на месте…

— Успокойся, — скривил губы Перейра, чувствуя, как спина его покрывается холодным потом; видно, беспокойство Лопе де Ремедиоса передалось и ему. — Если даже на острове кто-то есть — что с того? У нас на борту восемнадцать человек команды, две пушки и четыре фальконета. Это, как ни как, сила! Конечно, против большого корабля «Санта Барбара» едва ли устоит, но такого рода суда в здешних местах никогда не появляются — слишком много мелей. — Перейра подавил зевок, перекрестил рот и более твердым голосом добавил: — Собственно говоря, я не вижу в этой бухте иных судов, кроме нашего. А коли так, то и бояться нам нечего… Тссс! Кто-то поднимается по трапу.

— Должно быть, вахтенный начальник, — пробормотал Ремедиос, поспешно ретируясь с бака в сторону кормы, где находился его пост.

Из люка высунулась костлявая жилистая рука, сжимающая фонарь, а следом за ней появилась голова начальника вахты Мануэля Гонсало Кинтаны. Заметив Лопе де Ремедиоса, он грубо окликнул его:

— Эй ты, сукин сын! Я где велел тебе находиться?

— На корме, — еле слышно пролепетал Ремедиос, от испуга часто-часто моргая глазами.

— Так какого дьявола ты бегаешь по судну?

— Я… я…

— Иди сюда.

Матрос неохотно подчинился. Начальник вахты, поднявшись на палубу, схватил его за ухо и зловещим шепотом спросил:

— Где ты был?

— На баке.

— На баке? И что же ты там делал? Болтал со своим дружком?

— Я спросил у Перейры, не кажется ли ему, что на острове кто-то есть.

— На острове? — Кинтана отпустил ухо вахтенного матроса и бросил настороженный взгляд в сторону пляжа. — Ты что-нибудь заметил?

— Я слышал, как возле устья ручья, вон там, проснулись утки, и подумал, что это неспроста, — ответил Ремедиос, прикладывая ладонь к побагровевшему уху. — Их кто-то разбудил.

Кинтана почти минуту молчал, всматриваясь в неясные очертания берега, потом с иронией процедил сквозь зубы:

— Пуганая ворона куста боится… Вот что я тебе скажу: ступай туда, где тебе велено было находиться, и не смей шататься по судну до тех пор, пока тебя не сменят. Ты все понял?

— Да, сеньор Кинтана.

— Если же ты, болван, опять что-нибудь услышишь — предположим, кваканье лягушек, крики летучих мышей или свист дельфина, — то без промедления беги с этой новостью не к Перейре, а прямо к дону Мигелю. — Начальник вахты ядовито ухмыльнулся, обнажив желтые прокуренные зубы, и, толкнув матроса в плечо, добавил: — Ступай.

Отправив Ремедиоса на ют, он подошел к бакборту, поставил фонарь на планширь и, вынув из кармана трубку, начал неспеша набивать ее табаком. Разве мог он предположить, что десятью минутами ранее двое смуглых полуобнаженных людей, скрывавшиеся в мангровых зарослях близ устья Черепашьего ручья, бесшумно вошли в воду, нырнули и поплыли в сторону баркалоны? Они плыли под водой, дыша через тростниковые трубки; верхние концы этих трубок едва выступали над поверхностью воды.

Когда расстояние между судном и пловцами сократилось до сорока ярдов, незнакомцы, до этого плывшие друг за другом в одном направлении, вдруг как по команде разошлись в разные стороны; первый устремился к корме «Санта Барбары», а второй — к форштевню.

Тот, что подплыл к корме, ухватился рукой за перо руля, вынул изо рта дыхательную трубку и осторожно вынырнул из воды. Это был Жан Леблан — Белая Молния из Леогана. Прямо над ним, примерно в трех футах от поверхности воды, находилось четырехугольное окно капитанской каюты. Окно было закрыто, и Леблан должен был в течение считанных секунд решить, сможет ли он проникнуть через него внутрь судна. «Если окно не заперто, — подумал он, — попробую влезть в каюту, а если заперто — поднимусь на палубу».