Канцлер империи - Андрей Величко Страница 15

Действительно, примерно в километре от нас по грунтовке меж полей поднимался хвост пыли. Минуты через три стало видно, что это еще одна «чайка».

Вообще-то это мое детище оказалось неплохо приспособлено именно к сельским условиям – ну и для небольших городков вроде Кашина. В старом мире нечто подобное выпускалось под именем «Кинешма», но никаким особым спросом она не пользовалась. Машина элементарно опоздала – с пятидесятых и по конец семидесятых годов ей бы просто цены не было! Ну а тут она пришлась кстати.

Из подъехавшей машины – когда-то зеленой, а теперь просто пыльной – вышел водитель и направился к нам. Что-то в нем показалось мне несколько неправильным… Ё-мое, да у него же вместо правой руки протез! Причем с каким-то кольцом на конце. Видно, чтобы удобнее было цепляться за рычаг скоростей.

Тем временем приезжий пялился на меня даже с большим изумлением, чем я на него.

– Ваше высоко… простите, сиятельство?

Ну вот, подумал я, опознали… И спросил:

– Руку – это на войне?

– Так седьмого же февраля, как раз в том налете, где вы японцам дали прикурить, а потом вас сбили. А меня чуть ли не первой бомбой накрыло, когда мы «Тузик» к взлету готовили. Я еще видел, как вы мимо меня пробежали – и на взлет, и сразу она бабахнула… Я тогда в БАО первого полка служил, сержант Ненашев. Да что же вы на улице-то стоите, прошу в дом! Васек, сбегай, распорядись, чтобы большой стол накрывали.

– Стоп, прежде чем бежать, прошу уяснить – я здесь инкогнито, то есть под чужим именем. Василий, это для вас персонально: нет тут никакого канцлера! А есть отставной лейтенант Корейко, который, скажем, с вашим мастером служил в Артуре и был там его командиром. Ясно?

– Так точно, вась сиясь! – вылупил глаза механик.

– Да не сиятельство я, а светлость, но это только если в Питер ко мне в гости приедете. А здесь, коли уж так приспичит титуловать, обзывайте благородием. Господин сержант, а вас как по имени-отчеству?

За обедом я начал расспрашивать, откуда тут взялся этот по всем признакам недавно построенный дом, и вот что услышал.

Здешние земли с доисторических времен были родовой вотчиной Прозоровских, а с середины прошлого века – Прозоровских-Голицыных. Барин, однако же, жил в основном в Твери и Питере, а тут распоряжался управляющий, отец сержанта Петра Ненашева. Когда два года назад объявили земельную реформу, управляющий воспользовался моментом.

– У Прозоровского что, платежи по залогу просрочены были? – поинтересовался я.

– Ну да, а отец взял кредит… то есть я взял…

«Понятно, – подумал я, – знание обстановки и наверняка пройдошистость Ненашева-старшего да плюс ветеранские льготы младшего… Небось баре лишились лучших земель». На просьбу рассказать поподробнее сержант неуверенно спросил:

– Ге… то есть Андрей Георгиевич, а можно отца пригласить? Он сейчас в Болдеево, это десять километров отсюда.

Я чуть не ляпнул: «Да знаю, я туда за белыми грибами ходил», но вместо этого сказал:

– Приглашайте, только не говорите зачем, здесь сообщим.

– Васек, слышал? Мигом лети в усадьбу, скажи, что ко мне командир приехал и Сергея Фроловича приглашает. Из самого Питера командир!

– Из Москвы, – уточнил я.

– Давай, Васек, быстрее, только машину не поломай.

Через минуту со двора донеся треск отъезжающей «чайки».

Старший Ненашев оказался представительным господином с преувеличенно честным, самую малость, лицом. Зато, когда он узнал, кто именно сидит перед ним, его честность и благородство на глазах просто-таки вышли за рамки приличия. Мы разговорились.

В общем, новоиспеченный кулак имел примерно полторы сотни десятин земли, где у него росли хлеб, лен и немного картошки. Имеющийся в селе льнозавод он тоже недавно купил и вот теперь подумывал об организации ткацкой фабрики. Более того, соседний помещик, Ушаков, недавно поимел какие-то неприятности с законом, и как раз по поводу освободившейся усадьбы Ненашев в Болдеево и ездил.

«Так, – сделал я пометку в памяти – надо выяснить, этот Ушаков попал под раздачу в плановом порядке или по доносу, и если последнее – то по чьему».

– Ну а вообще-то по какому пути тут реформа движется? – поинтересовался я.

– Да по всем сразу. Здесь, в Кесово, образовали обхоз, но только что-то не верится мне, что у них что-нибудь дельное выйдет – вон в прошлом году как первую прибыль получили, так и разделили ее без остатка, а трудодни ставили всем поровну. В Хорошево как была община, так и осталась. Ну а я тут помаленьку стараюсь, весной вот два трактора купил, кажется, не зря денежку за них выложил.

– Рубли или бабло?

– Ну конечно, бабло, лен-то у меня по этой программе берут. А вот скажите, Георгий Андреевич, правду говорят, что китайцы очень трудолюбивые и почти ничего не кушают?

– В тарелки к ним не лазил, так что про аппетит сказать ничего не могу, а вот по части трудолюбия – в самую точку, работать могут хоть круглосуточно. Хотите, познакомлю? Господа Ли их зовут, один старший следователь, другой младший.

Мой собеседник малость сбледнул с лица, видимо, уже слышал что-то на эту тему.

– Это на каких тут работах китайцы понадобились? – продолжил я. – Думаете, дешевые кредиты вам для чего дают? Чтобы вы российским подданным рабочие места создавали, а не везли мне сюда китайцев! И таджиков тоже не нужно, сразу предупреждаю.

По Столыпинской реформе был разрешен выход из общины – либо с тем наделом, что имелся на момент выхода, либо с денежной компенсацией за него. Причем если община не могла оплатить оставляемую ей землю, то это делало государство, а потом сдавало ее в аренду той же общине, либо образованному на ее месте обхозу. Вообще-то это был просто колхоз, но слово «коллективный» мужикам было не очень знакомо, так что он назывался общинным хозяйством. Так вот, обхозу эти земли сдавались в аренду по пониженной ставке. Ну а для помещиков были несколько ужесточены условия залога. За их малейшее нарушение они лишались части земли. Закон вдруг воспылал нездоровым интересом именно к этой группе населения. Нет, липовых дел им не шили, но за действительно сделанное очень быстро наступал пушной зверек с конфискацией. Причем узаконенная сделка со следствием в данном случае выглядела просто: сам отдай часть земли, какую – зависит от тяжести содеянного, тогда сажать не будут.

Понятно, что некоторые мужики из общины вышли, если не сказать, на крыльях вылетели в первый же день реформы и на вырученные за землю деньги сели пить водку. Однако даже самым экономным этого хватило только на полгода, а потом пришлось идти или в батраки к кулакам, или уезжать в город на заработки. Ясно, почему при таких сезонных рабочих Ненашеву хочется китайцев…

– Вы хоть понимаете, почему нормальные мужики неохотно идут к вам в рабочие? – поинтересовался.