Филипп Август - Эрнест Дюплесси Страница 14

Галлон-шут сказал правду. Приехав благополучно в Вик-ле-Конт и побыв недолго у отца Тибо, друзья расстались: граф д’Овернь отправился прямиком в Париж исполнить поручение, данное ему герцогом Истрийским, отцом Агнессы Меранской; Ги де Куси проводил до Санли графа Жюльена дю Мона и его дочь.

В этом городе, к величайшему своему сожалению, он должен был расстаться с Алисой, взяв с графа Жюльена обещание остановиться на обратном пути во Фландрию в его замке Куси. Направляясь к Тибо д’Оверню, уже несколько дней находившемуся в Париже, молодой рыцарь заблудился в Венсенском лесу. А что касается предположений, которые Галлон позволил себе сделать о графе д’Оверне и о де Куси, мы скоро будем иметь случай выяснить, насколько они справедливы.

Два друга, отправляясь в Шампо, с трудом прокладывали себе путь сквозь толпы народа и разговаривали вполголоса о визите, который этим утром нанесли королю.

– Мне кажется, – сказал Куси, – что Филипп принял нас холодно, прием его показался мне очень сух, если не сказать более.

– Трудно королю питать ко мне более теплые чувства, чем я питаю к нему, – отвечал Тибо, – и мне было бы жаль, если бы более вежливый прием принудил меня к вежливости, которая дорого стоила моему чистосердечию.

– Однако, – продолжал Куси, подъезжая ближе к своему другу, – это ты уговорил ее отца отказаться от предложения, которое граф Жюльен делал ему от имени графа Фландрского и которое сначала он принял очень хорошо.

– Конечно, я и теперь сделал бы то же самое, потому что если я и не люблю Филиппа как человека, но восхищаюсь им как королем. Послушайся меня, Куси, подражай моему поведению.

– Граф д’Овернь, – раздался вдруг голос позади. – Тот, кто смотрит на солнце, рискует ослепнуть. Сир де Куси, сокол, который хотел налететь на орла, был растерзан на куски, потому что орел – царь птиц.

Тибо покраснел, а Куси вздрогнул и обернулся.

– Что хотел сказать этот негодяй своим орлом и соколом? – вскричал он. – Мне хотелось бы схватить его и заставить объясниться.

Но сколько бы ни высматривал он того, кому принадлежал голос, так ничего и не узнал. Тибо д’Овернь не спрашивал объяснения слов, обращенных к нему. Он только сказал тоном презрения несколько притворного, что голос показался ему похожим на голос Галлона.

– Ты ошибаешься, Тибо, – возразил Куси, – это не его голос. Притом, он уехал уже больше часа назад на ристалище.

Действительно, первый предмет, поразивший взоры обоих друзей, когда они въехали на ристалище, был Галлон, сидевший на тумбе и очаровывавший многочисленную толпу мужчин, женщин и детей своей смешной физиономией и своими ловкими фокусами.

– Подходите ближе! – кричал он визгливым голосом. – Подходите! Я король кошек и покровитель воробьев! Нет ли у кого из вас собаки без перчаток, козы, которой нужна шляпка? Приведите их! У меня есть то, что им нужно. У меня есть талисманы для девушек, желающих мужа, у меня есть лекарства для обманутых мужей и для влюбленных кошек, ха-ха-ха!

Но заметив своего господина и зная, что Куси будет недоволен таким фиглярством, он вдруг замолчал и, перепрыгнув через ближайшие головы, исчез как молния из глаз изумленной толпы.

Граф д’Овернь и друг его вошли в палатку, где они должны были вооружиться, когда веселые трубы возвестили о прибытии короля.

Кавалькада была великолепна. Отряд телохранителей, который Филипп организовал в Палестине, чтобы оберегать себя от кинжала убийц, и которых оставил потом как силу, всегда находящуюся под руками, открывал шествие, ударами алебард заставляя отступать толпу, теснившуюся, чтобы видеть короля. Потом ехали герольды, по два в ряд, в своих разноцветных табарах, за ними герольд Монжуа, которого провожала толпа маршалов и лакеев и приезд которого был принят криками: «Монжуа Сен-Дени!» Добрые парижане любили и очень восхищались его великолепным костюмом и красивой осанкой.

Несколько далее, среди отряда телохранителей, с тяжелыми копьями, положенными на плечо, ехал сам король. Вооруженный с ног до головы, но с открытой головой, он ехал медленно, как будто находил удовольствие показываться народу, покрывавшему даже крыши.

За ним ехала на белом коне Агнесса Меранская. О костюме ее знали только, что он также бел, потому что, как только примечали ее, нельзя было ни на что иное обращать внимание, как на ее чудную красоту. Ее горячая лошадь, живые движения которой она сдерживала своей крошечной ручкой, еще более подчеркивала ее грацию и ловкость; повсюду, где она проезжала, раздавались единодушные восклицания восторга.

Наконец, замыкала шествие блестящая и многочисленная свита дам и баронов, во главе которых виднелась Констанция, герцогиня Бретонская, и сын ее Артур Плантагенет, которые, будучи лишены наследства английским королем Иоанном Безземельным, приехали искать помощи и покровительства при дворе Филиппа.

Когда благородная свита заняла место в амфитеатре, трубы снова зазвучали, и рыцари, долженствовавшие участвовать в турнире, собрались, чтобы объехать ристалище. Каждый из них проезжал мимо галереи, где сидели король и королева, кланялись, опуская копье, и Агнесса спрашивала иногда у своего супруга имена рыцарей, не известных ей или которых она не могла узнать под опущенным забралом.

– Это кто, Филипп? – спросила она, когда проехал рыцарь с фигурой дракона на шлеме и в красном шарфе. – Как грациозно управляет он лошадью!

– Это Шарль де Турнон, благородный рыцарь, прозванный Красным Графом. А вот Гийом де Макон, моя прелестная дама, – прибавил король, улыбаясь, – с лентой на доспехах и с розой на шлеме, из любви к вам.

– Противный рыцарь! – сказала Агнесса. – Он мог бы выбрать другую даму, какая мне нужда до его любви? А это кто?

– Знаменитый Ги де Куси, рыцарь очень храбрый. Если молва не преувеличила, мы увидим, что все склонится перед его копьем. Но его товарищ составил себе в Палестине такую же репутацию. Это граф Тибо д’Овернь.

В этот миг Филипп устремил на королеву взгляд, в котором проглядывали и ревность, и беспокойство. Но лицо Агнессы не выразило ничего такого, что могло бы испугать ее супруга.

– Граф Тибо д’Овернь, – сказала она с радостным удивлением, но без замешательства. – Я его знаю! Он провел несколько месяцев при дворе моего отца, отправляясь в Палестину. – Королева помолчала и прибавила с нежной улыбкой: – От него услыхала я в первый раз похвалы моему Филиппу. Я была тогда очень молода, но этого не забыла. Увы, – продолжила она через минуту, – этот граф д’Овернь был искренним другом моего брата Альберина, который был убит под стенами Иерусалима и который был мне так дорог.

«Сумасшедший солгал, – думал Филипп, смотря на Агнессу, глаза и лицо которой сияли любовью и чистосердечием. – Да, он солгал!»

Желая загладить холодность, которую в это утро он выказал Тибо, Филипп отвечал на его поклон любезным наклонением головы.

– Возможно ли, чтоб это был граф д’Овернь? – вдруг вскричала Агнесса тоном сострадания, который заставил короля нахмурить брови. – Я не узнала бы его. Тогда это был молодой человек, исполненный жизни и здоровья, а теперь он бледен и худ как привидение. Какая ужасная страна, должно быть, эта Палестина! Обещайте мне, Филипп, никогда туда не возвращаться, какой крестовый поход ни проповедовали бы. Обещайте это мне.