Нелегал из Кенигсберга - Николай Черкашин Страница 14

— Оставим этот разговор! Для меня мужская психология всегда была темным лесом. Но раз уж романтические, да нет, просто дружеские отношения вы примеряете к кошельку, тогда переходим на деловую почву. Нашей фирме нужен буклет для рекламы своих платьев и костюмов. Вы бы взялись сделать фотографии наших моделей?

— Да. Но только в одном случае.

— В каком?

— Если позировать мне в ваших нарядах будете вы.

Вейга рассмеялась:

— Хорошо! Сделка состоялась! Завтра жду вас на съемку. Если вы потеряли мой адрес, вот вам еще одна визитка.

* * *

Наутро Лунь примчался на мотоцикле в переулок Шнайдергассе. Он привез с собой кофр сразу с двумя камерами «Цейсс-икона» и любимую «лейку». Вейга встретила его в ошеломительно красивом костюме. Для съемки выбрали кабинет хозяйки фирмы — просторный и довольно светлый. Хозяйка — пышногрудая вдова клайпедского брандмейстера, особа экспансивная и отчаянно молодящаяся — тоже захотела демонстрировать фирменные наряды, и по очереди с Вейгой, удалялась в комнатку отдыха, ставшую импровизированной костюмерной. Лунь снял около сотни кадров и отправился в лабораторию. Конечно же, Вейга просто блистала в любом из нарядов. Она обладала незаурядным фотообаянием. Но и хозяйка ателье тоже осталась довольной своими портретами. Именно она выписала фотографу весьма приличный гонорар, который ему выплатила Вейга, исполнявшая по совместительству обязанности кассира.

Лунь прекрасно понимал, что это была замаскированная финансовая помощь от Вейги, и именно поэтому отправился в ювелирный магазин и купил там почти на весь гонорар изумительной работы янтарное колье с серьгами.

Вечером в кафе «У Регины» он вручил свой подарок совершенно растерявшейся Вейге.

— Зачем вы это сделали? Я не могу принять такой дорогой подарок!

— Вот-вот, это опять намек на мою финансовую несостоятельность, — деланно обиделся Лунь.

— Никаких намеков и в помине! Я просто не вижу ни одного повода для таких подарков…

— Один повод все же есть! Это начало нашего делового сотрудничества. Для меня это большое событие, и я хотел бы ознаменовать его этой совершенно пустяковой вещицей.

— Ах, так?! Тем более не приму, раз вы считаете это пустяковой вещицей! — Но в голосе Вейги была уже игра.

— Она пустяковая только в масштабе наших весьма грандиозных отношений, — выкрутился Лунь.

— Вы считаете наши отношения грандиозными? — спросила Вейга, принимая все же коробку с янтарным гарнитуром.

— Для меня они воистину грандиозны. У меня сейчас нет более значимого в моей судьбе человека, чем вы. И это чистая правда!

— Спасибо. Для меня это высокая честь. И это тоже чистая правда.

— Хороший повод подкрепить нашу общую правду хорошим коньяком!

— Только коньяк я выбираю и оплачиваю сама!

— Так не справедливо! Это была моя идея!

— Хорошо. Тогда поступим так: завтра воскресенье, и я приглашаю вас на воскресный обед. Куда именно, скажу при встрече. Итак, завтра в четырнадцать ноль-ноль я жду вас на театральной площади. Помните? Там, где мы познакомились.

Вейга, как всегда, пришла минута в минуту. Лунь весьма ценил подобную точность. Вежливость королей — лучше не скажешь.

Вейга продолжала интригу:

— Только не спрашивайте, куда мы идем, — попросила она своего спутника. — Пусть это побудет загадкой еще четверть часа.

— Пусть! — радостно согласился Лунь.

Они прошли по мостам и переулкам старого Мемеля, вошли во двор трехэтажного дома, а потом поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Вейга достала ключ и открыла дверь из мореного дуба. Это была ее квартира!

— Я приглашаю вас на домашний воскресный обед! — радостно объявила она.

— Вот это сюрприз! Что может быть вкуснее домашнего обеда!

— Ну, в этом еще надо убедиться.

Овальный стол был накрыт золотистой льняной скатертью, на которой стояли две мейсенские тарелки, фаянсовая супница, удачно подобранная в тон остальной посуде, такие же салатница и хлебница. Вейга, надев белый вязаный передничек, разложила по тарелкам салат из свеклы, красной фасоли и припущенного лука, заправленный сметаной. На первое был луковый суп, а к нему пирожки с капустой.

— Божественно! — произнес после первой ложки Лунь, никак не ожидавший такого приема.

— Это все по рецептам моей бабушки, — скромно потупила глаза Вейга. — Она была личной кухаркой губернатора Виленского края. Я ее хорошо помню — жила у нее три года, пока училась в гимназии.

— Это была польская гимназия?

— Нет, русская.

— О, тогда вы, наверное, знаете русский язык!

— Немного знаю.

— Надо же! И я тоже немного знаю, — Лунь перешел на русский: — И суп, и пирожки, и салат выше всяких похвал!

— А на второе будут ваши любимые цеппелины!

Вейга говорила по-русски с сильным литовским акцентом, но Лунь был в тихом восторге от того, что слышит родную речь, да еще из уст Вейги. Хозяйка дома поставила на стол пузатенькую бутылку настоящего «Мерло», обернутую салфеткой. Лунь разлил вино по бокалам.

— У меня есть тост, — сообщил он.

— Пожалуйста.

— Я предлагаю выпить за ту чайку, которая нас познакомила. Ведь именно с ее ключей и началось наше знакомство.

— О, да! — засмеялась Вейга. — Наше знакомство было точно предрешено на небесах.

Потом настало время чая с тортом «Наполеон». Затем они листали семейный фотоальбом Вейги, сидя близко и тесно, соприкасаясь локтями, плечами, коленями… Вечер, как втайне и надеялся Лунь, закончился в спальне…

…Днем, в суете и делах, воспоминания об этой феерической ночи были затянуты плотной вуалью. И только вспышки, подобные фотоблицам, выхватывали из темноты то обнаженный купол груди с сургучно-красными, словно секретными печатями, сосками, то яростно закушенную губку в пароксизме страсти, то нежный живот с волнистым руном паха…

* * *

И началась новая, почти сказочная жизнь! Все было так, как это бывает у всех счастливых людей: каждый вечер Лунь возвращался домой к искусно накрытому столу, к Вейге, в ее объятия с невыразимо долгими и томительными поцелуями… Кто бы знал, что литовские бухгалтерины умеют быть сущими одалисками?! Единственное, что омрачало благоденствие, так это ощущение смутной тревоги. Вечной, неотступной тревоги, в которой живет всякий нелегал-разведчик. Увы, прошлое нельзя отсечь, как размотавшуюся ленту, оно тянется за тобой неотступным шлейфом, на котором ты всегда можешь споткнуться…

Лунь ясно ощущал всю эфемерность своего нового бытия, и потому каждый новый день, прожитый с Вейгой, был бесконечно дорог ему. У них не было рутины; каждая встреча посреди ли рабочего дня, вечером ли превращалась в праздник, и каждая ночь — в мистерию нежности и страсти.