Корсар. Крест и клинок - Тим Северин Страница 14

По галерее они дошли до другой спальни. Она была устроена почти так же — ярусы тесно стоящих коек.

— Все койки уже заняты, — объяснил Дан, — но здесь хватит места повесить плетенку в проходе рядом с моей койкой. Завтра я добуду веревок, толстых и тонких. Мы, мискито, спим в плетенках, когда уходим в лес на охоту, так что мне ее сделать нетрудно. Пока берите мой матрац и спите на полу. А с нашим капоралом я обо всем договорюсь.

— Не знаю, как благодарить вас, — сказал Гектор. — Здесь все кажется таким странным и жестоким.

Дан пожал плечами.

— В моей стране нас учат: когда трудно, работай вместе со всеми и делись тем, что у тебя есть. Я бы предложил вам еды, но у меня ничего не осталось, а кормить в следующий раз будут только завтра.

Только тут Гектор вспомнил, что не ел весь день и очень голоден.

— Кормят в баньо не очень сытно, — добавил Дан. — Всего-то ломоть черного хлеба, да еще нередко заплесневелого. Нужно держаться поближе к вожаку. Ему выдают миску уксуса с парой капель оливкового масла. Когда будет перерыв на обед, обмакнете свой хлеб в эту миску.

— Вы тоже там будете?

— Нет, — сказал Дан. — Я живу в баньо только потому, что у моего хозяина не хватает помещений для рабов. Он платит каждую неделю надзирателю-паше, чтобы я мог жить здесь. А работаю я огородником. Я ухаживаю за огородом в загородной массерии хозяина, пропалываю сорняки, обрабатываю землю, собираю урожай и все такое. Я ухожу туда каждое утро после переклички. Вот там-то я и смогу добыть веревки для вашей плетенки — в садовом сарае.

— А где буду работать я?

Дан показал глазами на железное кольцо на лодыжке Гектора.

— Вы — раб, значит, пойдете туда, куда скажет скривано. Может быть, в каменоломню, а может быть, вниз, в гавань — разгружать суда. Узнаете утром.

— А все эти слова, которые вы употребляете — скривано, массерия и прочие, — я их не знаю, но они кажутся мне знакомыми. Что они значат?

— Это наш язык, язык баньо. Скривано — писец, массерия — поместье, — ответил Дан. — Вам надо выучить этот язык поскорее, иначе здесь не выживешь. На работах все приказы отдаются на этом языке — мы называем его лингва франка, наречие франков, хотя это странно, потому что в нем больше испанских слов, чем французских. Даже турки используют его, когда разговаривают с маврами, которые не понимают по-турецки. В баньо собрано столько разных людей и языков, и всем необходимо хоть как-то понимать друг друга.

— Моя мать родом из Испании, — сказал Гектор, — она научила нас, меня и мою сестру, говорить по-испански.

— Тогда вам повезло, — заметил Дан. — Некоторые пленники, похоже, никогда не смогут научиться говорить на лингва франка — к примеру, московиты из северных земель. Они всегда держатся особняком, и мне в два раза более их жаль, потому что у них никогда не будет возможности получить свободу. Из их страны никогда не присылают денег, чтобы заплатить за освобождение. Некоторые другие страны присылают священников с сундуками монет, чтобы выкупить своих соотечественников. Французы присылают, испанцы тоже. Но их священники часто ссорятся.

— А как англичане? Они выкупают своих?

— Не могу сказать точно. Говорят, будто в скором времени король в Лондоне накопит достаточно денег, чтобы потратить их на своих подданных. Если это случится, я продолжу свой путь и смогу передать королю Англии поклон от мискито.

И тут Гектор не смог удержаться от вопроса, мучившего его с тех пор, как он сошел на берег.

— Дан, вы говорите, что в баньо одни мужчины. А что происходит с захваченными женщинами? Куда их отправляют?

Мискито уловил боль в голосе Гектора.

— Почему вы спрашиваете? Захватили вашу женщину? Жену, да?

— Сестру. Элизабет. Ее взяли одновременно со мной, но посадили на другой корабль, и он не прибыл сюда, в Алжир.

— А ваша Элизабет красивая?

— Ее подружки говаривали, что Элизабет в младенчестве купали в майской росе. Там, откуда я происхожу, молодые женщины собирают утреннюю росу на рассвете первого дня мая и умываются ею. Считается, что от этого они станут красавицами на весь год.

— Если она так хороша, как вы говорите, — ответил Дан, — тогда вам не о чем беспокоиться. Турки обращаются с пленницами совсем иначе, чем с пленниками. Они никогда не выставляют женщин на торги и относятся к ним с уважением. Но все равно женщины — узницы, и если кто-то из них родом из богатой или влиятельной семьи, турки потребуют большой выкуп.

— А если у женщины нет богатой родни? — тихо спросил Гектор.

— Тогда красивая женщина останется в доме своего владельца. Она будет служанкой — или даже выйдет замуж за своего похитителя. — Дан замолчал, не зная, как осторожно объяснить, что, вероятнее всего, Элизабет станет наложницей своего хозяина, но тут со двора донеслись свист и ругань. — Пошли. Людей пригнали с работ. А вам нужно многое узнать, если вы хотите выжить в баньо.

Оба вернулись на галерею, и Гектор, взглянув вниз, увидел толпу рабов, заполняющую обширное пространство двора. Все были в красных шапках, большинство выглядели истощенными и обессилевшими. Часть была покрыта меловой пылью — это те, как объяснил Дан, что вернулись после дня работы в каменоломнях. Руки и лица других были покрыты засохшей грязью — эти работали на очистке городских сточных труб и канав. Кто-то из рабов направился прямо к аркам под галереей, кто-то поднялся по лестницам, ведущим к спальням, но большинство слонялись по двору, переговариваясь или просто убивая время. Появились колоды карт и игральные кости, сразу составилось с полдюжины партий.

— Откуда они берут деньги? — спросил Гектор у Дана, когда компания картежников начала бросать мелкие монеты на кон. — Или им платят жалованье?

Дан рассмеялся.

— Нет. Они воруют. — Он указал на человека с лицом, обезображенным настолько, что это было заметно даже издали. — Вот этот — король воров. Он сицилиец. Турки не раз ловили его на воровстве и били. Но это его не остановило. Наконец ага ди бастон отрезал ему в наказание нос и уши. Но и это ничего не дало. Он просто не может не красть. Такова его природа, и теперь турки только смеются над этим.

Новые и новые рабы входили во двор, который постепенно заполнялся людьми. Где-то вдруг разгорелась ссора — раздались крики и ругань. Дошло до зуботычин, двое покатились по земле, колотя друг друга.

— Помните, я говорил о московитах? — спросил Дан. — Это вон те, с густыми бородами и спутанными волосами. А те, с кем они дерутся, у которых кожа потемнее, те, похоже, испанцы. Мало им того, что они все невольники у мусульман, еще надо ссориться друг с другом из-за того, кто правильнее поклоняется Христу. Испанцы и итальянцы оскорбляют греков, греки плюют на московитов, и все смеются над теми, кого называют пуританас.

— Пуритане? Что ж, понятно. Эти пуритане, как вы их называете, продали в рабство ирландцев, которых вы видели у себя на родине, — заметил Гектор. — В моей стране тоже бывают жестокие ссоры между теми, кто называет себя протестантами, и теми, кто почитает папу римского.