Орел нападает - Саймон Скэрроу Страница 14

Когда Второй легион маршем выступил из ворот, землю вокруг огромного лагеря сплошь покрывал иней. Все то море глинистой жижи, что простиралось за пределами насыпных валов, заморозок превратил в смерзшуюся, твердую, как камень, массу. Облитые ледяной коркой пни срубленных прошлым летом деревьев приятно поблескивали, обступая дорогу, ведущую на запад, к далекой Тамесис. В спины легионерам, бодро шагавшим под куполом ярко-синего зимнего неба, били рассветные солнечные лучи.

Воздух был настолько холодным, что по первости вызывал раздражение в горле. Многие, привыкая, покашливали. Когда идешь при оружии и с полной выкладкой, поневоле дышится глубоко. Под солдатскими сапогами хрустел и потрескивал тонкий ледок, на котором легко было поскользнуться, но оступившихся, особенно новичков, поддерживали товарищи, и никто не сбивался с ноги. Далеко впереди скакали конные разведчики — их лошади вскидывали копытами фонтанчики блестящего снега. Взбодренные свежим морозным воздухом, застоявшиеся в конюшнях, они всхрапывали и грызли удила, норовя перейти с рысцы на галоп. Длинную колонну людей и животных на всем ее протяжении сопровождали клубы выдыхаемого пара и чуть опережали косо падавшие на снег тени.

Катон откровенно радовался жизни. После долгих месяцев однообразной лагерной жизни с ее отупляющей муштрой, томительными дежурствами и редкими увольнениями предстоящий поход казался ему освобождением из унылой тюрьмы.

Он обводил взглядом окрестности, любуясь строгой суровой красой британской зимней природы. Плечи его плотно окутывал плащ, руки защищали вязаные перчатки, а равномерный ритм марша скоро прогнал ощущение зябкости. Даже ноги, с утра поднывавшие, разошлись и после первой пройденной мили больше не беспокоили оптиона. Приподнятое настроение юноши несколько умалял лишь хмурый вид его непосредственного командира, который шагал рядом с ним во главе Шестой центурии Четвертой когорты. Никогда не придававший особого значения красотам окружающего ландшафта, Макрон уже тосковал по оставляемым за спиной кабакам и веселым домам Камулодунума.

Это чувство было, если так можно выразиться, взаимным. Содержатели всех этих заведений тоже сейчас пребывали в немалом унынии, ведь город покидала добрая четверть щедрых и неприхотливых любителей поразвлечься. Это и само по себе удручало, но к тому же предвещало совсем уж плачевный финал. Раз армия зашевелилась, не приходилось сомневаться, что по прошествии какого-то времени снимутся с места и прочие легионы, а значит, вслед за ними придется двигаться и тем, кто кормился или набивал кошельки за их счет. Однако мрачность Макрона подпитывалась не одной лишь горечью расставания с привычными удовольствиями. Главной причиной его опечаленности была размолвка с Боадикой.

После той ночи, когда две молодые икенки натянули своему провожатому нос, родичи девушек твердо решили не давать им больше воли, так что встретиться снова Боадике с Макроном довелось только раз. Они торопливо обнялись в глубине армейской конюшни под равнодушными взглядами лошадей и мулов, жующих корм. Макрон попытался извлечь из этого свидания максимум, что, видимо, показалось чрезмерным красотке, которая, едва он успел распалиться, вывернулась из страстных объятий и наградила незадачливого совратителя оплеухой.

— Что такое? — удивился Макрон.

— За кого ты меня принимаешь? — вспылила в свою очередь девушка. — Я не какая-то там дешевая шлюха!

— В жизни не считал тебя шлюхой. Мне просто хотелось получить от нашей встречи побольше. И думал, ты тоже не против.

— Не против чего? Что это за намек?

Макрон пожал плечами:

— Ну, знаешь, как умею, так и намекаю. По-другому у меня не выходит.

— Понятно.

Боадика издевательски хмыкнула, и Макрон обиженно отодвинулся. Девушка вмиг смягчилась, потянулась и погладила его по щеке.

— Прости, Макрон. Просто мне как-то неловко заниматься всем этим на виду у животных. По-моему, это все равно что на людях. Пойми, я не возражаю, но мне представлялась более подобающая обстановка.

— А по моему разумению, хлев да конюшня — самое место для таких дел, — буркнул Макрон.

На том неожиданно все и закончилось. Боадика привела в порядок одежду и, бросив на Макрона испепеляющий взгляд, выбежала из сарая, а он, сердясь, что с ним так обошлись, не стал ее догонять, о чем теперь сожалел, да ведь сделанного не воротишь.

Прежде чем Камулодунум, когда дорога стала спускаться по дальнему склону холма, скрылся из виду, Макрон сокрушенно оглянулся. Боадика была где-то там, под одной из покрытых снегом соломенных крыш, над которыми расползалось облако грязноватого дыма. Эта взбалмошная туземка глубоко запала в его сердце, и как он ни гнал мысли о ней прочь, у него ничегошеньки не получалось.

Стараясь отвлечься, он отвернулся от города, перевел глаза на центурию и, поймав взглядом лицо своего оптиона, проворчал:

— Эй, какого хрена ты там ухмыляешься?

— Я? Ухмыляюсь? Никак нет, командир!