Белый Север. 1918 - Яна Каляева Страница 14

Необходимо провести десятки, сотни расследований… Кто будет этим всем заниматься? Сейчас на службу наскоро приняли десяток бывших полицейских, кого удалось разыскать; они сильнее всех настрадались от большевиков, так что особой гуманности ожидать от них не приходилось.

Полдня Максим провел в душной канцелярии, разбирая написанные на разномастных клочках бумаги прошения, апелляции, объяснения, доносы. Некоторых авторов вызывал к себе. Многих арестовали просто за то, что при большевиках они занимали те же должности, что и до большевиков — по крайней мере они клялись, что дело исключительно в этом. Некоторые сумели выслужиться при новой власти, но уверяли, что только за счет профессионализма. Третьи уверяли, что большевики вынудили их сотрудничать, а сами бы они никогда…

—И вот мы тут подготовили список задолженностей по жалованью,— суетился комендант.— Проклятые большевики два месяца сотрудникам не платили. До того дошло, что мы сами тюремную баланду хлебали, лишь бы ноги с голодухи не протянуть. Теперь-то… новая справедливая власть…

—Новая власть всем воздаст по справедливости, не переживайте,— мрачно сказал Максим и присоединил список к пухлой пачке прошений.

За день удалось разнести около тридцати фамилий по трем спискам — наверняка непричастных к большевистским злодеяниям, заведомо виновных и тех, кого следовало проверить. Конечно же, третий список оказался длиннее, чем два других вместе взятых. Но Максиму по работе приходилось иметь дело и с более проблемными проектами. Он мысленно уже наметил план работ по проверке сведений. Собрать бы еще команду…

Хотелось побыстрее покинуть грязное, душное, даже в эту теплую погоду отдающее могильным холодом здание. Но следовало сперва разыскать Донову и поговорить с ней. Выяснить, что ей известно о прошлом, которое Максим помимо своего желания унаследовал. В идеале — устроить так, чтобы никто больше об этом прошлом не узнал, хотя как добиться этого цивилизованными методами, Максим не представлял себе. Даже спрашивать о Доновой было рискованно — интерес к ней могли потом использовать как доказательство, что они связаны…

Однако спрашивать не пришлось.

—А вот здесь у нас допросные,— сказал комендант.— Господа следователи не щадя себя трудятся, домой вот разве что спать уходят и сразу назад. По горячим следам выявляют, кто из большевиков еще в городе прячется.

—Я отмечу это в донесении,— пообещал Максим.— Подготовьте список сотрудников…

Его прервал сдавленный женский крик. Максим толкнул дверь, из-за которой он донесся: заперто изнутри.

—Откройте немедленно,— приказал Максим. Ладони сами собой сжались в кулаки.

Комендант стал что-то орать в замочную скважину. Послышались неторопливые шаги, и дверь приоткрылась на ладонь.

—Ну, чего еще?— осведомился сварливый голос.— Работать мешаете, я уже почти…

Максим потерял терпение и ударил плечом в дверь. Петли жалобно скрипнули. Комната провоняла табачным дымом и еще чем-то мерзким, вроде пригоревшей еды. По центру на стуле сидела девушка с заведенными за спину руками. Блузка расстегнута, почти обнажая грудь. Серебряный крестик на суровой нити… какой странный аксессуар для революционерки. На коже — два… нет, три маленьких круглых ожога. На щеке — красное пятно, след недавнего удара. На губах кровь. Марусю Донову Максим узнал не сразу — она больше не выглядела ни строгой, ни сосредоточенной. Мокрые спутанные волосы наполовину закрывали лицо. А вот взгляд через них пробивался прежний — прямой и яростный.

—Немедленно прекратите!— выпалил Максим.— Вы за это ответите!

—Да кто вы такой?— дознаватель не спеша затянулся папиросой.— Почему мешаете вести следствие?

Максим сунул ему подписанную Чайковским бумагу о назначении его комиссаром для особых поручений. Печати у Верховного управления Северной области еще не было.

—И чего?— спросил следователь, пробежав документ глазами.— С какого перепуга вы вмешиваетесь в допрос? Вы понимаете, что большевики уничтожили или вывезли партийные списки? А подозреваемая знает их всех, поименно. Хотите, чтобы эти мрази резвились на свободе, господин комиссар? А вместо них в тюрьме гнили непричастные?

—Я добиваюсь, чтобы следствие велось согласно закону,— проговорил Максим.— Пытки совершенно точно в число законных методов не входят.

—Три часа работы псу под хвост…— поморщился следователь.

—Вся ваша карьера псу под хвост!— взорвался Максим.— Я напишу на вас рапорт в управление юстиции. Раз мы воюем с мразью, тем важнее, чтобы сами мы не становились мразью! Хотя для вас, должно быть, уже поздно. Сейчас уходите. Я забираю себе дело этой заключенной.

—Подозреваемой,— следователь не выглядел напуганным, только раздраженным.— Ее статус сейчас — «подозреваемая». Могли бы потрудиться узнать это, господин комиссар, прежде чем влезать в дела следствия… Она же уже почти раскололась, они все раскалываются, как бы ни рисовались…

Маруся, тяжело дыша, переводила взгляд с одного собеседника на другого. Максим с трудом сдерживался, чтобы не ударить следователя. Только мысль, что тогда слова о законности будут звучать нелепо, останавливала его.

—Порыцарствовать решили, господин комиссар?— не унимался следователь.— Даму в беде выручить? Вы хоть знаете, что это за тварь и чем она занималась? Списки «старорежимных элементов» составляла для Чрезвычайки. Из них кого арестовали, а кого и сразу — во Мхи… Только из нашего участка троих честных служак порешили. Твари, как их земля только носит…

—А мало мы в вас стреляли!— выкрикнула Маруся, сплюнув кровь.— Говорили мне старшие товарищи — классового врага щадить нельзя! А я, дура, не слушала!

—Кто именно говорил?— следователь схватился за блокнот.— Фамилии, адреса, должности?

Маруся грязно выругалась. Следователь шагнул к ней, сжав кулаки.

—Так, хватит!— Максим встал между ними.— Я забираю это дело. Уходите.

Следователь презрительно скривился, не спеша собрал документы, прихватил папиросы и вышел, не потрудившись прикрыть за собой дверь. Максим жестом отослал коменданта, обошел стул и развязал девушке руки. Кожа под веревками превратилась в сплошную гематому. Огляделся, нашел ведро, зачерпнул ковшом чистую на вид воду и поднес Марусе. Ее руки дрожали и с трудом удерживали ковш, вода полилась на колени. Максим закрыл наконец дверь.

Странно, что Маруся даже не пытается застегнуться. В каких они все-таки отношениях? Там, в типографии, она обращалась к нему, как к близкому человеку… Да, она, конечно, в его вкусе. Максим неслышно обматерил себя и оторвал взгляд от едва прикрытой мокрой блузкой груди. Маруся в шоке — в медицинском смысле, да и кто на ее месте не был бы? Максим снял поддевку, накинул девушке на плечи — она была такой хрупкой, что его одежда укутала ее полностью даже вместе со спинкой стула. Забрал опустевший ковш. Пододвинул второй стул, сел напротив, заглянул Марусе в глаза, спросил:

—Ты сейчас можешь разговаривать?