Смертельные враги - Эмилио Сальгари Страница 13

— Что ты ворчишь, дядя Джон? — шепотом осведомился лежавший рядом с агентом траппер Джордж. — Ты как будто разговариваешь не то с самим собой, не то с духами… Или ты видишь призраки?

— Да, вижу, — угрюмо усмехнувшись, отозвался охотник.

— Ну?! — удивился и даже как будто несколько испугался суеверный молодой траппер. — Какие призраки? Уж не «последняя ли из атапасков» показалась тебе, Джон?

— Нет! Я о ней перестал думать, — ответил агент. — Какое мне дело до этой девочки, которую растерзали дикие звери? Нет, Джордж! Я говорю о других призраках, обступивших меня со всех сторон.

— О каких это?

— О призраках кровавого прошлого! О погибших в той беспощадной борьбе, которая идет на нашей земле столько десятилетий! Ты ведь еще молод и многого не знаешь, а я, брат, все это пережил сам!

В 1854 году, собственно говоря, началась трагедия, которая заканчивается теперь, почти сорок лет спустя. Тогда в первый раз сиу поднялись против белых.

И, о Господи, что творилось тогда!

Буквально десятки тысяч воинов выставили они в поле, и правительству Соединенных Штатов пришлось напрягать все силы, чтобы справиться с ними. Сколько ферм было ими разорено! Сколько караванов переселенцев было истреблено! Какие потоки крови были пролиты, и какие горы трупов наворочены!

Второе великое восстание началось в 1863 году, когда над Штатами проносилась буря борьбы за освобождение негров, и самое существование Штатов как великого государства было поставлено на карту. И длилось это восстание почти четыре года, и опять были пролиты потоки крови бледнолицых и краснокожих. И опять творились ужасы, имени которым нету!

В 1876 году — опять кровавые бойни! Тогда мы дрались с великим вождем сиу, Сидящим Бизоном.

— Помню! Я ведь принимал участие в делах тех дней рядом с тобой, дядя Джон!

— Ладно! Ты не перебивай, а лучше слушай!

И вот теперь, четырнадцать лет спустя, мы опять встречаемся лицом к лицу с краснокожими. Но это последний бой! Это последний кровавый счет, сводимый между нами и ними! Больше некому уже поднимать знамя восстания! Больше некому защищать индейские могилы!

И знаешь, Джордж, что мне думается сейчас? Мне думается, что за индейцами придет наша очередь.

— То есть чья это, дядя Джон? Янки, что ли?

— Нет, не всех янки, конечно! Но той расы янки, которая выдержала всю тяжесть этой непрерывной борьбы на своих плечах. Расы воинов, расы охотников, степных и лесных бродяг. Уже и теперь на востоке нашему брату положительно делать нечего: там вся земля уже поделена на клочки, везде и всюду поставлены загородки, везде и всюду торчат фабрики и заводы, а от дичи не осталось и следа. Зато на каждом шагу там торчит какой-нибудь констебль или шериф, и везде и всюду висят объявления, возвещающие то или иное воспрещение. Словом, там нашему брату, вольному охотнику, нечего делать, хоть умирай с голоду!

А ведь, Джордж, и там когда-то именно мы, охотники, пионеры, дрались с коренными обитателями страны, вот с этими самыми краснокожими. И именно мы справились с ними, выгнали их, очистили, так сказать, от них колоссальную территорию. И кто же пользуется плодами наших битв? Купец, фермер, техник. А мы, пионеры? С нами поступают точно так же, как мы поступали с краснокожими: нас гонят оттуда. Нас выживают в пустыню.

Так стоило ли, по существу, проливать потоки крови, чтобы добиться такого результата?..

— Ты философствуешь, дядя Джон! А я ведь человек темный, и не знаю, что сказать тебе. Да, признаться, все это и не интересует меня. Мне гораздо интереснее было бы узнать, что теперь будет с нами.

— Ничего хорошего, голубчик! Раз мы попались в лапы краснокожих, то чего же хорошего можно ожидать? По всей вероятности, эта самая Миннеага, которая бредит кровавыми грезами невозвратного прошлого, постарается представить своим приверженцам интересное и поучительное для них зрелище: привязав нас к столбу пыток, прикажет молодежи упражняться в изобретении самых страшных мучений.

— Неужто она дойдет до такой низости, дядя Джон?! Ведь не те времена! Сам Сидящий Бизон за последние годы перестал проделывать подобные зверства.

— Ну, не очень-то. Сидящий Бизон до последнего издыхания оставался чистокровным дикарем и не щадил никого из пленных.

— Дядя Джон! Может быть, Сэнди Гук спасся!

— Может быть. Но что же из этого?

— Если он спасся, он приведет к нам на выручку отряд солдат генерала Форсайта!

— Может быть. Но это, братец, не так-то легко! Ведь покуда Сэнди Гук, если ему только удалось выплыть, доберется до лагеря янки, покуда они придут сюда, может пройти несколько дней.

— Почему несколько дней?

— А потому! Разве тут, в лесах, легко совершать переходы? Весна только улыбнулась, кажется, и отлетела назад, на юг. Вспомни, как были теплы последние ночи, и какой собачий холод стоит сегодня. Я ничуть не удивлюсь, если к утру опять повалит снег, а по свежевыпавшему снегу кавалерии двигаться не так легко. Разумеется, я и сам молю Бога, чтобы Сэнди Гук привел к нам на помощь отряд янки, но, по правде, надежд на это у меня маловато.

— А на что же ты еще надеешься, дядя Джон?

— На что? Трудно сказать!.. Прежде всего на то, что нас не перебили на месте, хотя мы-то ведь не очень церемонились с краснокожими и уложили полдесятка их. Вон там лежат их трупы.

Надо полагать, когда в становище индейцев узнают о том, как дорого досталась этому отряду победа над нами, крику и вою будет предостаточно… Но не в этом суть дела.

Я говорю: нас не пришибли на месте. Одно это уже добрый знак. Кроме того, я подслушал карканье Красного Облака. Почтеннейший родитель Миннеага явно недоволен распоряжением дочки о нападении на нас.

И я глубоко уверен, что Красное Облако далеко не одинок в неодобрительном отношении к затеям Миннеага и Большой Ступни, или Кривой Нога, или как там еще кличут старого индейского мула, подбитого Миннеагой на переселение в Канаду!

Дело-то, видишь, мой друг, в том, что и среди самих индейцев уже растет мысль о полной бесполезности вооруженной борьбы и безнадежности идеи отстаивания во что бы то ни стало прав на независимое существование — прав жить так, как жили когда-то предки нынешних индейцев. Правительство наше в индейских резервациях строит школы и больницы, проводит дороги, каналы, посылает инструкторов обучать краснокожих заниматься земледелием, помогает им обрабатывать землю — словом, хоть и не в очень широких размеpax, но все же облегчает им возможность отказаться от сделавшейся немыслимой кочевой охотничьей жизни и перейти к мирной жизни земледельцев. Положим, переход такой очень уж труден. Но назвать его абсолютно невозможным нельзя. И вот среди краснокожих существует и крепнет, и развивается уже стремление к мирному соглашению с янки, к слиянию с ними. Я слышал, уже в университетах есть краснокожие студенты. Уже появляются индейцы — пасторы, учителя, инженеры, врачи, адвокаты. Было ли возможно что-либо подобное еще двадцать лет назад? Да ни в коем случае! В те дни индеец был возможен и понятен только в образе воина с винтовкой за плечами, с томагавком в руках. Это мы с тобой, шляясь по степям и лесам, проглядели эту эволюцию, дружище! Отстали от века!