Декабрист - Максим Войлошников Страница 13

У цесаревича Николая Павловича, помимо Аничкова дворца на набережной Фонтанки, где он обитал с супругой Александрой Федоровной, были еще комнаты в Зимнем дворце, над покоями матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Именно туда, в непритязательно обставленный кабинет на третьем этаже дворца, теплым августовским утром 1825 года постучался нежданный гость.

— Войдите! — ответил принц, с утра облаченный в сине-голубую форму Измайловского гвардейского полка, полковым, бригадным, а затем и дивизионным командиром которого он являлся. Дверь открылась, впустив широко улыбающегося гостя. Хозяин не был удивлен, узнав в раннем посетителе придворного портретиста, англичанина Джорджа Доу. Тридцатилетний Николай, имевший классически красивую внешность, атлетически сложенный, высокий и стройный, не раз изображался придворным живописцем в виде античного героя. Мистера Доу цесаревич знал как отличного художника, но в то же время человека очень корыстолюбивого.

— Чем обязан? Хотите предложить еще один портрет?

— Нет, тема другая. Ваше высочество…

— Да?

— Я хотел бы провести с вами переговоры настолько деликатные, настолько, смею полагать, и важные для осуществления предопределенной вам свыше великой судьбы! Можете ли вы дать мне свое слово, что никто не узнает содержания нашей беседы?

…Николай вспомнил, как старший брат привез этого англичанина, обладавшего идеальным глазомером, с Ахенского конгресса держав. Государь, как казалось, случайно заказал ему портрет, был доволен работой и поручил художнику написание портретов своих героических генералов и членов своей семьи.

Однако вскоре же его роль стала совершенно ясна проницательному цесаревичу. Не иначе как старый добрый Веллингтон напутствовал живописца на тайную службу Властительнице морей… Четверть века тому назад англичане, организовав заговор, привели императора Александра к власти. Он был опутан благодарностью и привязанностью к ним, словно цепями, и стал их надежным военным тараном против Наполеона… Не случайно в двенадцатом году военный агент, генерал Вильсон, являлся на самом деле цепным псом, оком и рыком Лондона при императорском дворе, грозящим гибелью тому, кто проявит нерешительность в битве с Бонапартом.

Но после войны Россия стала сильна — император считал себя властелином, определяющим судьбы материковой Европы, — и так оно во многом и было… Тогда уже стали невозможны прежние отношения, и новый человек с мягкими светскими манерами был назначен играть роль связующего звена между дворами. Бульдога заменила сладкоречивая змея… И Доу уже не раз вел с Николаем скользящие, необязательные, но возбуждающие, точно дичь, пронесенная мимо носа голодной гончей, туманные разговоры…

— Это несколько неожиданно… — Цесаревич оторвался от минутных размышлений. — И предполагает высокую ответственность. Да, я даю вам свое слово чести, что все останется в тайне!

— Тогда я могу вздохнуть спокойно: все, что ваше высочество обещает, претворяется в жизнь. Итак, вспомним недавнее время, — улыбка сошла с уст художника, взгляд сделался напряженным. — Мне не раз доводилось слыхивать ваши жалобы на то, что вас держат в черном теле, не дают настоящего дела, достойного талантливого принца. На протяжении многих лет государь доверял вам лишь одну бригаду Гвардии, словно держа вас в подозрении, и только недавно дал гвардейскую дивизию? Не он ли поставил вас, шефа и создателя Инженерного корпуса, в зависимость от своего верного Аргуса, косного генерала Аракчеева, контролировавшего каждый ваш шаг? Не он ли мешал вам проявить себя в реформировании армии, когда вы представили ему проект намного лучший, чем эти военные поселения? Наконец, доверял ли он вам, достигшему лет, когда Александр Македонский был в зените славы, хоть часть своих полномочий?

— Твоего ли это ума дело, Джордж? — Проницательный цесаревич скрипнул зубами от нахлынувшей ненависти к брату. — Куда ты метишь? — Он вспомнил все: и темную ночь убийства отца, в которую, точно ожидая для себя важной вести, нервно расхаживал по комнатам старший брат; и слегка омраченную угрызениями совести радость Александра, орошенную слезами облегчения, когда убийцы ему сообщили, что он наконец обрел власть. Александр, который, как выяснилось позднее, сам уговаривал плац-майора Михайловского замка Аргамакова примкнуть к заговору! Александр обманывался, точнее, делал вид, что обманывается, только лишь в чаянии того, что отец его останется жив: но весь исторический опыт переворотов в России должен был убедить его в обратном, — что для коронованных особ это несбыточно. Ибо переворот должен быть необратим… Так что Александр знал все заранее…