Тайный брат (сборник) - Геннадий Прашкевич Страница 13

Буквально в несколько минут весь вал был охвачен огнем.

Еще через несколько минут над валом высоко встало огненное пламя, и яростные клубы черного дыма, заполнив воздух, полностью закрыли осажденную крепость. Не стало видно ни стен, ни башен, только поблескивали на фоне чудовищно клубящейся черной тучи вскидываемые над головами мечи и сабли. Потом на какое-то мгновение над раскаленными песками, окружающими Акру, воцарилась мертвая неестественная тишина.

– Клянусь дьяволом, сарацины снова пошли на вылазку! – взревел барон Теодульф, вскакивая на ноги. – Значит, они открыли ворота!

Он так возбужден, подумал про себя серкамон, что, наверное, просто ударит монаха кинжалом. И ошибся. Он давно знал барона Теодульфа, но так и не смог научиться предугадывать его поступки. Не предугадал он и сейчас, потому что, вскочив с резвостью, совершенно неожиданной для такого громоздкого тела, барон заревел:

– Жабер, зови горнистов! Пусть трубят сбор. Сарацины открыли ворота. Они сейчас ничего не видят из-за черного дыма. Столько дыма я видел только под горящей горой Болкано. Мы воспользуемся этим. Клянусь сетями ловца человеческих душ, через полчаса мы будем в городе.

И, затягивая пояс, торжествующе обернулся к монаху:

– Сейчас ты увидишь, кто первым вступает в побежденные города, монах. Все лучшее в Акре поделят между собой святые пилигримы, а не толстые храмовники, монах, не такие толстые свиньи, как ты. На вид ты благочестив, но внутри, наверное, жаден, как норман. Не спорь, жаден!

– Я слуга господа, – смиренно ответил монах, но на этот раз в его голосе прозвучала настоящая, уже не скрываемая угроза.

Впрочем, монах тут же отвернулся.

Он пытался понять, что, собственно, происходит под стенами Акры.

Сотни воинов выскакивали из палаток, на ходу вооружаясь, на ходу застегивая лямки и пояса. Кто-то, воткнув в песок меч, в последний раз крестился на его рукоять, кто-то седлал лошадь, кто-то бежал по песку, выкрикивая «Монжуа!» и размахивая над головой дубиной, и сам барон Теодульф успел нацепить меч и как был, без лат, только в кожаном колете, несся в сторону крепости.

За бароном, пыля, следовало человек пятьдесят, успевших расхватать лошадей, во главе с Жабером. Наверное, как и сам благородный барон, его воины надеялись первыми ворваться в Акру на плечах сарацинов и, может, открыть всем остальным святым пилигримам ворота крепости.

Конечно, это был случайный порыв.

Но это был неожиданный и мощный порыв.

С самых разных сторон лагеря, как со стороны французов, так и со стороны воинов короля Ричарда, мчались конные воины, бежали пешие, размахивая над собой деревянными самодельными крестами, а чуть в стороне, вздымая над собою желтую пыль, неторопливо двигался броневой отряд рыцарей, непонятно когда приготовившийся к бою. Возможно, маршал Шампанский сам по себе готовил вылазку и это по воле Божией совпало с вылазкой сарацинов.

Вой труб и крик горнов звучали над песками.

И уже змеились по песку вихри огня, потому что головни, выкидываемые взрывами с вала, зажгли бедную траву и сухой вереск, и длинные огненные змеи, разбрасывая удушливый дым и прихотливо извиваясь, ползли по пескам, а мрачные черные клубы дыма заволокли крошечное злобное солнце сарацинов, превратив душный день в душную ночь, в которой пахло гарью, в которой бряцало оружие и ржали кони.

Среди всего этого хаоса только броневой отряд рыцарей шел мерно и не спеша.

Посверкивая железными латами, подняв копья с ромбическими наконечниками, прижав к груди деревянные щиты, обшитые металлическими пластинами, почти не сгибая ног, затянутых кожаными наколенниками, броневой отряд двигался по горячему песку, закованный в железо, как невиданный ужасный змей в железной чешуе, и в каждом шаге рыцарей угадывалось нечто зловещее и неостановимое.

Ярко трепыхались на ветру цветные ленты, привязанные к копьям конных рыцарей, спешащих к месту схватки. Эти ленты должны были своей пестрой пляской, своим беспрерывным движением пугать лошадей противника и отвлекать внимание конников. Никем не связанные, никем не руководимые, не имеющие никаких общих командиров, увлекаемые лишь ужасным возбуждением, как электрический удар пронизавшим вдруг весь лагерь, со всех сторон спешили к стенам крепости конные и пешие отряды и просто отдельные воины. Их порыв был столь неистов, что серкамон воскликнул:

– Счастливый день. Уверен, Акра падет. Уверен, благородный барон Теодульф уже сегодня захватит какой-нибудь богатый дворец. Может, он даже захватит дворец самого Маштуба, начальника Акры, или дворец какого-нибудь богатого эмира. Что ты думаешь об этом, брат Серджо?

Монах перекрестился:

– Я думаю совсем не так.

– А как ты думаешь?

– Я думаю, что уже сегодня этот богохульник потеряет жизнь.

– Уж лучше потерять жизнь на поле боя, чем годами живьем гнить в грязных палатках, – покачал головой серкамон, застегивая пояс. – Господь внимателен к своим воинам. – И встал. – Прости, монах, я спешу помочь благородному барону.

– Этот богохульник будет наказан. Он зашел слишком далеко.

– Не говорите такое при его людях. К тому же грехи благородного барона будут сняты его подвигом.

– И так может быть, – заметил монах, внимательно следя за сборами серкамона. – Но твой друг богохульник барон давно не видит истинной цели. У него ослеплены глаза. А когда Господь желает кого-то наказать, он прежде всего лишает несчастных зрения.

Серкамон вопросительно взглянул на монаха, но тот, перекрестившись, ловко прыгнул в седло.

– Не ходи в город, серкамон, – сказал монах, не оборачиваясь. – Ты умеешь петь. Ты призван петь. Тебя слушают. Не надо тебе терять голову там, где все расчислено и разнесено по своим местам…»