Бриллиант - Сара Фокс Страница 13

Если бы подарок прислал кто-то другой и я не была бы так расстроена по поводу того, что написал в своем письме его отправитель, тогда, возможно, я бы разделила ее волнение.

* * *

Когда мама возвратилась, я уже успела запечатать конверт. Нагрев на огне лезвие столь пригодившегося мне ножа, я соединила им практически неповрежденный воск. Невозможно было догадаться, что конверт уже вскрывали. И теперь я нервно орудовала кочергой, шубурша в огне и притворяясь, что поглощена своим делом, однако уголком глаза наблюдала, как мама направляется к столу.

Чувствуя, как мои щеки пылают от огня, больно закусив губу, я молилась о том, чтобы она ничего не заметила… хотя беспокоиться было не о чем, так как я видела, что она поспешно распечатывает письмо.

— Что сегодня интересного, мама? — спросила я, изображая невинность, моя рука усердно продолжала ворочать искрящиеся угли, настолько опасно приблизившиеся к моей юбке, что она могла вспыхнуть.

Некоторое время мама молчала. Она стояла неподвижно, повернувшись ко мне спиной, и смотрела на голый зимний сад, и, пока она выжидала момент, собираясь с мыслями, прежде чем повернуться, я услышала ее глубокий вдох. Фальшиво улыбаясь, мама громко объявила:

— Только что я получила известие от мистера Тилсбери. Он совершил удачную поездку в Америку и собирается вернуться в Англию так скоро, насколько это возможно.

— Это все? — спросила я как можно более безразличным тоном.

— Да, он упоминает подарок, который должны доставить сегодня, — и затем с дрожащей улыбкой она добавила: — Интересно, что это?

Никаких упоминаний о скором переезде в Нью-Йорк, чтобы добиться там известности и благополучия. И поскольку я не могла сознаться в обмане, мне пришлось промолчать. Я увидела, как мама достала ключ из своего кармана и, открыв один из ящиков бюро, спрятала в него письмо. Я почувствовала, что мое сердце упало при мысли о том, какие еще секреты она могла скрывать там.

У меня на сердце лежал камень.

* * *

Теперь та же самая кочерга оказалась в маминой руке. Мама ловко орудовала ею между прутьями большой деревянной корзины, стремясь разломать ее жесткие скрипучие бока, и наконец с успехом преодолела тонкое препятствие. Пыльная соломенная упаковка упала на пол, и среди этого мусора оказался предмет, завернутый в черную бархатную ткань и обвязанный толстым шнуром того же цвета.

Как только шнур был развязан, мама опустила ткань, медленно и аккуратно распаковывая подарок. Вспыхивая мягкими огоньками белого, золотого и синего, купаясь в бледно-желтом свете недавно зажженных уличных ламп, перед нами стояла прекрасная серебряная статуя высотой в целых восемнадцать дюймов. Она напоминала какую-то экзотическую богиню, руки и ноги которой обвивали змеи, корчившиеся на высокой выпирающей груди. Одна нога богини прижималась к согнутому колену другой, которая, в свою очередь, балансировала на большой куполообразной опоре, усыпанной листьями и цветами.

Руки богини образовывали круг и соединялись. Они были украшены браслетами и изогнуты в соблазнительный жест, пальцы одной указывали на землю, а пальцы другой — на гордый, выступающий подбородок. Над ее головой красовалась высокая и сложная двухъярусная корона — или, может быть, это был шлем воина? А в ее центре над широким строгим лбом, мрачно блестя, находился красный рубин. К длинной шее тонкой черной шелковой лентой была привязана маленькая белая карточка.

Мамины пальцы казались неуклюжими и неповоротливыми, пока она медленно развязывала второй, намного меньший и более тугой узел. Наконец она поднесла записку близко к окну, чтобы ее прочитать, и я не знаю почему, но написанные там слова наполнили меня таким ужасом, что мне показалось, будто кто-то схватил меня за сердце ледяной рукой.

Это мой тебе подарок. Парвати, индусская богиня, мать всего Мира, покровительница тайн, богатства и надежд будущего, секретов освобождения и брачной гармонии.

* * *

— Она такая большая, — вздохнула мама, поглаживая мерцающий белый металл. — Очень необычный подарок… должно быть, он привез ее из Индии.

Мама отошла назад, чтобы насладиться зрелищем, и ее щеки вспыхнули от удовольствия.

— Она прекрасна, — ответила я как можно более спокойно, — но вид у нее довольно жестокий, тебе не кажется?

Медленно обходя вокруг стола, я рассматривала эту Парвати со всех ракурсов.

— Довольно странный подарок, — размышляла я, — богиня «освобождения и брачной гармонии».

Но, по правде говоря, значение тех загадочных слов было понятно всем женщинам Уиллоуби. Я полагаю, что это означало как раз то, что Тилсбери намеревался сделать. Эта Парвати могла символизировать только его намерения, и я должна была признать тот факт, что рано или поздно он вернется в наш дом и женится на маме.

Из-за ее великолепия и не в последнюю очередь из-за веса статуя осталась на столе в прихожей. Она была слишком прекрасна, чтобы ее прятать, и слишком тяжела, чтобы переносить в другое место.

Нэнси убрала остатки упаковки, пыль, солому и тряпки, оставив нашу высокомерную богиню на ее новом месте.

* * *

Второе письмо пришло в пятницу двенадцатого декабря.

Мы завтракали в столовой, я едва прикоснулась к еде, чувствуя себя с каждым днем все хуже от мысли о неизбежном возвращении Тилсбери. Мама, наоборот, с трудом сдерживала радость. Она снова стала хорошо одеваться и все реже посещала клиентов, заявляя, что эти визиты слишком утомительны и ей очень не хватает наставника. Она сконцентрировалась на приготовлениях к Рождеству, составляя бесконечные меню и списки, хотя я была абсолютно уверена, что она тайно планирует совсем другое событие.

Мы одиноко сидели по разные стороны большого стола из красного дерева, высокий канделябр разделял пространство между нами, и только звон ложек о стенки тарелок или треск углей в камине нарушали нашу унылую тишину.

Услышав звонок в дверь, я сжала зубы и затаила дыхание, боясь представить, кто это мог быть.

Через какое-то время Нэнси ворвалась комнату. От волнения она чуть не споткнулась о коврик. Ее бледные веснушчатые щеки стали мраморно-розовыми.

— Там посыльный, он прибыл из дворца, мэм. Он просил сразу дать ответ — без него он не уйдет…

И она едва подавила смешок, сумев скрыть его — хотя и не сразу — за неестественным кашлем. Ее хозяйка, выгнув бровь в непритворном удивлении, окинула чересчур своенравную девицу прохладным взглядом и затем, пододвинувшись вперед, взяла с подноса большой белый конверт с черными рельефными краями. Тонкий луч солнечного света пробился сквозь мрак, висевший над темной гладкой поверхностью стола, и пергамент под кончиками маминых пальцев неестественно ярко вспыхнул.

После недолгих колебаний она сломала печать, извлекая содержимое и доставая одну-единственную карточку с черными краями. Читая ее, она даже слегка привстала. Ее лицо расплылось в улыбке, когда она сказала: