Двадцатое июля - Станислав Рем Страница 13

— О каком единстве вы говорите? — в голосе Штауффенберга прозвучал неприкрытый сарказм. — Рейх утратил его, когда вступил в ненужную, бесперспективную войну с Россией! А партия лишилась сего атрибута и того раньше.

— Имеете в виду «ночь длинных ножей»?

— Именно. Единственное, что нас еще может спасти, — это перемирие с англичанами и американцами. Необходимо создать все возможные предпосылки для скорейшего заключения мира. Но подобное возможно лишь при физическом устранении Гитлера и замене ныне действующего режима временной военной диктатурой, которая, в свою очередь, обязана подготовить почву для создания демократического государства.

— Ого! — вскинулся журналист Карл Штольц. — Хотите полностью изменить строй? А как же тысячелетний рейх? Что станет с нашей национальной идеей? Или вы предлагаете объявить миллионам арийцев, что до сих пор они шли неправильным путем? И что все военные жертвы напрасны? Боюсь, господин полковник, та старушка, которая стоит сегодня в очереди за водой и у которой сын погиб где-то под Смоленском, первая плюнет вам в лицо.

Полковник отреагировал на эмоциональный всплеск молодого человека спокойно.

— Господин журналист, вас устраивает то, что происходит сейчас? Тотальная слежка? Концлагеря? Эрзац-кофе? Полная разруха?

— А как иначе, господин полковник? Война! И не мне вам рассказывать, чем она всегда сопровождается.

Во время спора никто не заметил, как хозяин дома покинул кабинет и вернулся с очередным гостем тайного собрания.

— О господи, Ганс! — прибывший начальник разведки Генерального штаба Рудольф Ганзен чуть приобнял Газевиуса. — Не думал, не думал встретить вас здесь, в Берлине. Неужели в Цюрихе всю работу закончили?

— Никак нет, господин полковник. Наоборот, дел прибавилось. И прибыл я не из Цюриха, а из Парижа. Но об этом чуть позже.

— А вы что нового нам можете сообщить? — поинтересовался хозяин у нового гостя.

Ганзен многозначительно оглядел присутствующих.

— Добрый вечер, господа! Представьте, новости действительно есть. Но довольно неутешительные. Так, на Центральном фронте мы потеряли более двадцати полнокровных дивизий. Говорю неопределенно, поскольку точных данных пока нет. — Ганзен сделал паузу и продолжил: — Девятой и Четвертой армий больше не существует. Обе окружены в районе Бобруйска. Отдан Минск. Русские продвинули фронт на несколько сот километров в глубь наших территорий. Там сейчас мясорубка.

В зале установилась тишина. Карл Штольц выложил портсигар на стол и застучал по нему кончиками пальцев, выбивая незамысловатую дробь. Людвиг фон Бек взволнованно спросил:

— И каковы действия Генерального штаба? Что думает по этому поводу фюрер?

— Действия нашего руководства я бы охарактеризовал одним словом: бездействие. — Ганзен сплел пальцы в нервный клубок. — А фюрер запрещает отступать. Понимаете, он просто запретил отступать! Более того, отныне в войсках усилены дисциплинарные наказания. За малейшее непослушание — расстрел. Солдат удерживают на оборонительных позициях страхом! Однако положение от этого лучше не становится: русские продолжают наступление. А наши войска отходят к старой советской границе.

Фридрих Ольбрехт перекрестился:

— Боже, храни Германию.

Гизевиус тут же воспользовался паузой:

— Положение на Восточном и Центральном фронтах можно спасти только немедленным прекращением сопротивления на Западе и заключением мира с Эйзенхауэром!

— Увы, в понимании американцев мир есть сдача всего того, что Германия завоевала начиная с тридцать девятого года. Фюрер на это не пойдет, — высказал свое мнение Бек.

— И не только на это, — вставил Ганзен. — В одном из своих выступлений Рузвельт произнес фразу о «безоговорочной капитуляции Германии».

— Выходит, оккупация неизбежна, — задумчиво проговорил Карл Гердлер. — Вопрос только в том, кто именно нас оккупирует. Лично я предпочел бы англичан.

— А я считаю, что об оккупации рано еще говорить! — полковник Штауффенберг с силой хлопнул ладонью по столу. — Если мы успеем сменить лидера нации, если докажем западным правителям, что по-прежнему сильны и радикально меняем курс Германии в сторону Запада, тогда возможен вариант сохранения страны как единого целого. Американцы и англичане пошли на союзнические отношения с Россией только потому, что их не устраивала политика Адольфа Гитлера. С устранением же фюрера их отношение к нам, я полагаю, в корне изменится.

— Господин полковник, напрасно вы надеетесь, что Рузвельта или Черчилля устроит простая смена лидера, — вставил реплику Карл Штольц. — Они сейчас находятся в самом начале пути глобального захвата Германии, и, зная этих господ, могу сказать с большой долей уверенности: они не остановятся ни перед чем, когда впереди маячит столь лакомый кусок.

— В таком случае, господин журналист, — изрек Ольбрехт, — я разделяю точку зрения господина Гердлера. Лучше без боя отдать Германию цивилизованным англичанам и американцам, нежели капитулировать перед варваром Сталиным.

Кто-то слева от Гизевиуса неожиданно выкрикнул:

— Господа, наступление русских протекает крайне стремительно. А что, по-вашему, ждет Восточную Пруссию, польское генерал-губернаторство?

Гизевиус обернулся на голос:

— Если будем бездействовать, случится самое худшее. Следует срочно провести переговоры с теми же Эйзенхауэром, Монтгомери. В конце концов, можно выйти и на другие структуры: американский сенат, управление стратегических служб. С ними нам в любом случае придется вступать в контакт.

— Опять переговоры… — Граф фон Штауфенберг закурил. — Время, господа, мы теряем время! От чьего имени будут вестись переговоры? Учтите: пока мы не решим для себя этот вопрос, никто с нами на контакт не пойдет.

Гизевиус чуть не крикнул: как не пойдет?! Пойдет, уже пошел! Но в таком случае пришлось бы открыться, а как соотечественники воспримут его в качестве агента УСС, «Валет» не знал.

— Господа, — Штауффенберг задумчиво покрутил сигарету, — я ненавижу русских. Впрочем, все вы прекрасно знаете мое отношение к Совдепии. Но сегодня русские ближе к Берлину, чем американцы. А потому у меня появились некоторые соображения: что, если нам начать переговоры с ними?

Бек от неожиданности даже всплеснул руками:

— Полковник) От кого угодно, но от вас я подобных мыслей не ожидал!

— А что, — неожиданно поддержал графа Гердлер, — мысль недурна. Если я правильно понял господина полковника, нам нужно просто оттянуть время. И такой тактический ход, я считаю, был бы уместен. Вопрос в другом: а пойдут ли русские на переговоры?

— Пойдут, — уверенно ответил Штауффенберг и затушил окурок. — Если мы устраним Гитлера.

«Валет» мысленно выругался: вот тебе и результат встречи! Вся работа псу под хвост.

Сталин мягкой кошачьей походкой вышагивал по ковру за спинами Берии, Фитина и Старкова. Никто из них не смел оглянуться. В кабинете висела тяжелая, давящая тишина. Прошло минут двадцать. Старков чувствовал, как внутри у него вес напряглось, тело превратилось в одну туго натянутую струну.