Арийский мессия - Марио Эскобар Страница 13

– Папа, мне не нравится, что ты сидишь один в темноте. Темнота навевает грустные воспоминания.

– Яркий свет меня раздражает. Возможно, долгие годы службы на Кубе отразились на мне таким вот образом.

Алиса, выпустив из рук руку отца, показала жестом на дверь.

– К тебе пришли.

– Мне не нравится, когда посетители приходят ко мне позже пяти часов. Почему ты не сказала, что я занят и не могу принять? – недовольно проворчал Манторелья.

– Так ведь это наш старый друг Геркулес и его новый помощник.

– Я прождал их все утро в комиссариате, а они явились сейчас и сюда, – не мог унять свое недовольство Манторелья.

– Сказать им, чтобы заходили?

– Ну конечно. Но сначала, пожалуйста, отдерни шторы, хорошо?

Алиса отдернула тяжелые шторы, и июньское солнце вмиг заполнило самые дальние уголки огромного кабинета. Деревянные панели, которыми были покрыты стены, моментально его впитали, и их оттенок из мрачновато-черного превратился в медовый. Стол Манторельи был загроможден различными документами, сложенными в несколько высоченных стопок. Алиса вышла из кабинета, но через пару минут вернулась в сопровождении двух мужчин. Геркулес шел рядом с ней, дружески о чем-то болтая, а Линкольн плелся за ними. С расстояния в несколько шагов он видел белоснежную кожу шеи Алисы, которая проглядывала между локонов ее волос, и часть ее щеки, когда женщина поворачивала голову. Вдруг Алиса обернулась и посмотрела на него в упор. Их взгляды на несколько мгновений пересеклись, а затем они оба опустили глаза.

– Добрый вечер. Извините, что мы явились к вам в такое время, но все утро и большую часть дня мы пытались добиться встречи с австрийским послом – к сожалению, безрезультатно, – начал Геркулес.

Манторелья жестом пригласил их садиться. Алиса вышла из кабинета, оставив мужчин одних.

– Посол категорически отказался предоставить нам записи фон Гумбольдта, – сообщил Манторелья. – Не знаю, что нам теперь и делать.

– А по какой причине он отказал нам в доступе к записям профессора? – поинтересовался Геркулес.

– Ему не нравится то, каким образом мы проводим расследование. Он хочет, чтобы мы передали профессора ему для незамедлительной отправки в Австрию. Посол возлагает большие надежды на одного тамошнего доктора – некоего Карла Юнга.

– Это ученик Зигмунда Фрейда, – вставил Геркулес.

– Не знал, Геркулес, что вы интересуетесь психиатрией.

– Да нет, я не очень-то интересуюсь, но в последние несколько лет я читал кое-что по криминологии. Фрейд не имеет к ней прямого отношения, однако я все-таки прочел несколько книг этого австрийского психиатра.

– Мы отклонились от главной темы нашего разговора. Самое главное для нас сейчас – это то, что мы не можем получить доступа к записям профессора.

– А записи профессора Аруэ у вас есть?

– Я их как раз и просматривал перед вашим визитом, – сказал Манторелья, кладя правую руку на листки бумаги на столе. – Но толку от этого почти никакого. Написано на грамотном французском языке, но очень много непонятных терминов, и…

– Этот профессор – филолог, специалист по индоевропейским языкам, – заметил Линкольн.

– Я это знаю. Однако мне непонятно, какое отношение ко всему произошедшему имеет его профессия. А может, всему виной изнурительная жара? От такой жары кто угодно может тронуться рассудком.

Геркулес поднялся со стула и схватился за его спинку. Манторелья и Линкольн внимательно посмотрели на собеседника: его лицо слегка исказилось, словно он делал над собой какое-то усилие.

– Извините, я вас на секунду оставлю. Пожалуйста, продолжайте разговор без меня.

Геркулес вышел из кабинета в расположенную рядом маленькую гостиную. Там он достал что-то из маленькой металлической коробочки и сел в кресло. Через минуту-другую вошли Манторелья с Линкольном. Они увидели, что лицо Геркулеса исказила боль.

– Геркулес, вы себя плохо чувствуете? – спросил Манторелья, кладя ладонь на плечо друга.

– Со мной все в порядке, – попытался заверить Геркулес, поднимая голову, но из его носа текла тоненькая струйка крови. Почувствовав это, он вытер нос пальцами.

– Нам, пожалуй, нужно вызвать врача, – занервничал Линкольн.

– Нет-нет, не нужно. Мне уже лучше. Это было обычное головокружение, – сказал Геркулес, снова приобретая бодрый вид. – Доктор объяснил нам, – далее тараторил он, – что членовредительство, совершенное профессорами, могло быть вызвано посттравматическим синдромом. Что-то заставило их почувствовать неприязнь к самим себе, и каждый из них вырвал себе один из трех органов чувств – зрения, слуха и вкуса. Но почему они не вырвали все трое себе что-нибудь одно – например, глаза? Почему они поступили именно так?

Вопросы Геркулеса отдались эхом от стен гостиной. Линкольн и Манторелья заинтригованно посмотрели на него, не понимая, к чему их друг клонит. Наконец на заданные им вопросы попытался ответить Линкольн:

– Три органа чувств, имеющих символическое значение. Зрение – я недостоин видеть; слух – я недостоин слышать; вкус – я недостоин ощущать вкус.

– Да, они и в самом деле имеют символическое значение, – кивнул Геркулес. – А что, если профессора совершили членовредительство не потому, что они что-то увидели, – или им почудилось, – а сделали это, чтобы объяснить тем, кто их найдет, то, что они увидели?

– Уважаемый Геркулес, – решил уточнить Манторелья, – вы хотите сказать, что профессора совершили членовредительство для того, чтобы отправить другим людям какое-то послание? И это был единственный способ в том кататоническом состоянии, в котором они оказались?

– Именно так.

– Но почему тогда не органы обоняния или органы осязания? – спросил Линкольн.

– Не знаю, – признался Геркулес, а затем сам задал вопрос: – В какое время суток они совершили членовредительство?

– Они все трое сделали это почти в одно и то же время – в десять часов вечера, – ответил Манторелья.

– Ну вот и появилось четкое связующее звено, – воодушевился Геркулес.

– Какое связующее звено?

– Национальная библиотека и десять часов вечера, – ответил Геркулес.

– Ну и что вы нам предлагаете делать? – спросил Манторелья.

– У вас были планы на сегодняшний вечер?