Белые и синие - Александр Дюма Страница 121

В самом деле, как бы высоко ни вознес его король, пожалуй он ему даже чин коннетабля, этот король будет неизменно выше его и оставит его в тени; восходя с помощью короля, он всегда оставался бы не более чем выскочкой; восходя в одиночку, собственными силами, он не делал карьеру, а шел к своей цели.

При Республике, напротив, его голова уже возвышалась над головами других, и ему оставалось лишь и дальше неуклонно расти. Возможно, его взор, при всей его проницательности, еще не обозревал горизонтов, открытых ему Империей; но он уже предвидел в Республике простор для дерзновенных действий и безграничный размах начинаний, соответствовавших дерзости его гения и безграничности честолюбия.

Как бывает у людей с предначертанной судьбой, подчас творящих невозможное отнюдь не по воле рока, а потому, что им это предсказали и с тех пор они считают себя избранниками Провидения, любое событие, представавшее перед ним в определенном свете, порой заставляло Бонапарта принимать важные решения. Из-за дуэли, свидетелем которой он оказался, из-за ссоры солдат по поводу обращения «господин» или «гражданин» перед ним вновь встал во всей своей полноте вопрос, в тот момент волновавший всю Францию. Фаро, упомянувший о генерале Ожеро и представивший его Бонапарту как последовательного приверженца демократии — Бонапарт уже давно об этом знал, — невольно указал ему на помощника, которого он искал для осуществления своих тайных замыслов.

Уже не раз Бонапарт размышлял о таком исходе событий, как переворот в столице, который свергнет Директорию или покорит ее, как некогда был покорен Конвент, и приведет к победе контрреволюции, то есть, к победе роялистов и восшествию на престол какого-нибудь принца из династии Бурбонов. В такие минуты Бонапарт был исполнен решимости снова перейти через Альпы с двадцатипятитысячным войском и отправиться через Лион на Париж. Карно своими огромными ноздрями, несомненно, почуял намерения Бонапарта, ибо написал ему:

«Вам приписывают тысячу планов, один нелепее другого. Люди не в силах поверить, что человек, совершивший столько великих дел, может жить как простой гражданин».

Директория, со своей стороны, написала Бонапарту следующее:

«Гражданин генерал, преданность, которую Вы неустанно проявляете по отношению к делу свободы и Конституции III года, вызывает у нас исключительное удовлетворение. Вы можете всецело рассчитывать на содействие с нашей стороны. Мы с радостью принимаем Ваши многочисленные предложения явиться по первому зову для защиты Республики. Они являются еще одним свидетельством Вашей искренней любви к родине. Вы не должны сомневаться, что лишь ради ее спокойствия, благополучия и славы мы прибегнем к Вашей помощи».

Это письмо было написано рукой Ларевельер-Лепо, и под ним стояли подписи: Баррас, Ребель и Ларевельер. Два других члена Директории — Карно и Бартелеми — либо ничего не знали об этом письме, либо отказались его подписать.

Однако по воле случая Бонапарт был осведомлен о положении членов Директории лучше, чем они сами. По воле случая некий граф Делоне д'Антрег, роялистский шпион, прославившийся во время Французской революции, оказался в Венеции в то время, когда этот город был осажден французами. Его считали и тайным агентом, и душой заговоров, замышлявшихся против Франции и особенно против Итальянской армии. Это был человек с острым взглядом; он понял, что Венецианская республика в опасности, и решил бежать. Но французские войска, стоявшие на суше, взяли его вместе со всеми документами в плен. Этого эмигранта привели к Бонапарту; тот отнесся к нему снисходительно, как обычно относился ко всем эмигрантам, приказал вернуть ему все бумаги, за исключением трех документов, и под честное слово отправил его вместо тюрьмы в Милан.

В одно прекрасное утро стало известно, что граф Делоне д'Антрег, злоупотребив доверием, оказанным ему главнокомандующим, покинул Милан и сбежал в Швейцарию.

Однако один из трех документов, что он оставил в руках Бонапарта, при нынешних обстоятельствах представлял чрезвычайную важность. Это был предельно точный отчет о том, что произошло между Фош-Борелем и Пишегрю в результате первого свидания, о котором мы рассказали, того, что состоялось в Дауэндорфе, когда Фош-Борель явился к Пишегрю под именем гражданина Фенуйо, разъездного торговца шампанскими винами.

Известному графу де Монгайяру, о котором, как мне кажется, мы уже упоминали в нескольких словах, было поручено продолжать склонять Пишегрю на сторону принца де Конде; попавший к Бонапарту документ, написанный г-ном д'Антрегом под диктовку самого графа де Монгайяра, содержал перечень предложений принца де Конде главнокомандующему Рейнской армией.

Господин принц де Конде, наделенный всеми полномочиями короля Людовика XVIII, за исключением права жаловать голубые ленты, обещал Пишегрю в том случае, если он согласится сдать город Юненг и вернется во Францию во главе австрийцев и эмигрантов, назначить его маршалом Франции и губернатором Эльзаса.

Он собирался даровать ему:

1) красную ленту;

2) замок Шамбор с парком и двенадцатью пушками, взятыми у австрийцев, в придачу;

3) миллион наличными;

4) ренту в размере двухсот тысяч ливров, сто тысяч из которых после его смерти перейдут по наследству к его жене, если он женится, и пятьдесят тысяч — его детям; эта рента будет выплачиваться до тех пор, пока не угаснет его род;

5) особняк в Париже;

Наконец, было обещано, что город Арбуа, где родился генерал Пишегрю, будет носить его имя и будет освобожден от всяких налогов в течение двадцати пяти лет.

Пишегрю наотрез отказался сдать Юненг.

— Я никогда не стану участвовать в заговоре, — сказал он. — Не хочу быть третьим изданием Лафайета и Дюмурье. Мои средства и надежны и велики; их корни не только в моей армии, но и в Париже, в провинции и в моих коллегах-генералах, которые разделяют мое мнение. Я ничего для себя не прошу. Когда добьюсь успеха, мне выделят мою долю: я не честолюбив. В этом отношении вы можете заранее быть спокойны. Но для того чтобы мои солдаты закричали «Да здравствует король!», каждому из них надо будет вложить в правую руку полный стакан, а в левую — экю в шесть ливров.

Я перейду через Рейн и вернусь во Францию под белым знаменем, пойду на Париж и свергну любое правительство, какое там будет, в пользу его величества Людовика Восемнадцатого.

Однако мои солдаты должны получать свое жалованье каждый день, по крайней мере, вплоть до пятого дня после того, как армия вступит во Францию. Впрочем, они поверят мне на слово.

Переговоры прошли неудачно из-за упрямства Конде, который хотел, чтобы Пишегрю провозгласил короля с другого берега Рейна и отдал ему город Юненг.

Хотя Бонапарт стал обладателем ценного документа, он отказался им воспользоваться: ему было нелегко обвинить в измене генерала с таким добрым именем, как Пишегрю, чей военный талант он высоко ценил; к тому же Пишегрю был его преподавателем в Бриенском училище.