Блеск шелка - Энн Перри Страница 12

Елена схватила со стула длинное шелковое покрывало и замахнулась им на Зою, словно плетью. Конец покрывала зацепил высокую бронзовую подставку светильника и перевернул ее, и горящая смола растеклась по полу. В ту же секунду туника Зои вспыхнула. Она почувствовала, как жар обжигает ее ноги.

Боль была невыносимой. Женщина задыхалась от дыма. Ее легкие разрывались от надсадного кашля. Она поняла, что пронзительный звук, который чуть не оглушил ее, – это ее собственный крик. Память вдруг отбросила Зою далеко в прошлое, в тот ужасный день, когда на ее долю выпало тяжелое испытание. Со всех сторон темноту освещали красные отблески пожаров. Грохотали рушащиеся стены, падали камни, ревело пламя, повсюду царили ужас и смятение; ее горло и грудь опалил невыносимый жар…

Елена была рядом с матерью. Она пыталась затушить пламя водой и что-то кричала. В ее голосе слышалась паника, но мысли Зои по-прежнему были далеко. Она, маленькая девочка, цепляется за руку матери, бежит, падает, спотыкаясь об обломки стен, о разрубленные обгорелые тела. Потоки крови заливают мостовые. Зоя чувствует запах горящей человеческой плоти.

Она снова падает, больно разбив коленки. А когда ей удается встать, матери рядом уже нет. Потом Зоя все-таки видит ее: один из крестоносцев хватает мать, поднимает ее и швыряет о стену. Мечом распарывает ее тунику и набрасывается на женщину, яростно двигая бедрами. Зоя понимает, что именно он делает. Ей кажется, что это ее тело подвергается насилию. Остановившись, крестоносец перерезал матери горло, и она осела на землю, заливая камни фонтаном алой крови.

Отец нашел их слишком поздно. Зоя сидела на земле неподвижно, как будто тоже была мертва.

Потом были боль и чувство утраты. Они с отцом оказались в незнакомых местах, мучились от голода, опустошенности и обездоленности. Зоя никак не могла избавиться от страха. А затем пришла ненависть… Она колола душу, наполняя ее неистовой яростью.

Елена чем-то укрыла мать. Языки пламени потухли, но ткань еще тлела, обжигая Зою невыносимым жаром. Ноги и бедра пульсировали жуткой болью. Только теперь она смогла разобрать слова: голос Елены дрожал от страха.

– Ты в безопасности! В безопасности! Фомаис пошла за лекарем. Есть тут один из Никеи, переехал совсем недавно… Он специализируется на ожогах… С тобой все будет в порядке.

Зое хотелось кричать, хотелось ругать дочь за этот глупый злой поступок, хотелось придумать такую месть, которая покажется страшнее смерти. Но горло женщины сжалось, и она не могла говорить. От боли у Зои перехватывало дыхание.

Она потеряла счет времени. Зоя снова и снова переживала события прошлого, видела лицо матери, ее истекающее кровью тело, чувствовала запах паленого мяса. Наконец кто-то пришел и заговорил с ней женским голосом. Незнакомка стала разматывать ткань, которой перевязала ожоги Елена. Боль была просто чудовищной. Зое казалось, что ее кожа все еще горит. Женщина до крови кусала губы, чтобы не закричать. Проклятая Елена! Черт бы ее побрал!

Незнакомка снова касалась ее тела, на сей раз чем-то прохладным. Жжение стало слабее. Зоя открыла глаза и увидела лицо. Перед ней была не женщина, а евнух. У него было гладкое лицо с тонкими чертами, в котором чувствовалась сила, а жесты и уверенность, с которой он двигался, были, несомненно, мужскими.

– Вам больно, но ожоги неглубокие, – сказал он спокойно. – Если лечить их правильно, скоро все заживет. Я дам вам мазь, которая снимет жар.

Но Зою сейчас беспокоил вовсе не жар, а мысль о шрамах. Она опасалась уродства. Женщина захрипела, но не смогла выдавить из себя ни слова. Ее спина выгнулась, словно она боролась.

– Сделай что-нибудь! – закричала Елена лекарю. – Ей же больно!

Евнух даже не обернулся к ней. Он посмотрел в глаза Зои, как будто пытаясь разглядеть ее страх. У него были серые глаза. Он был красив какой-то женственной красотой. Правильные черты, ровные зубы. Жаль, что его оскопили. Зоя снова попыталась заговорить. Если она сможет побеседовать с лекарем, то ей удастся справиться с паникой, кипевшей в душе.

– Сделай же что-нибудь, идиот! – повторила Елена евнуху. – Разве ты не видишь, как она мучается? Что ты стоишь? Неужели ты ничего не умеешь?!

Лекарь по-прежнему не обращал на нее внимания. Он внимательно изучал лицо Зои.

– Убирайся! – воскликнула Елена. – Мы найдем кого-нибудь другого.

– Принесите мне кубок легкого вина с двумя ложками меда, – сказал ей евнух. – Пусть мед хорошенько растворится.

Елена заколебалась.

– Пожалуйста, поторопись, – попросил он.

Елена развернулась и ушла.

Евнух снова принялся наносить мазь на ожоги, потом стал накладывать повязки. Он оказался прав: мазь сняла жар, и постепенно боль начала стихать. Елена вернулась, неся кубок с вином. Лекарь взял его и осторожно помог Зое сесть, чтобы она смогла выпить вино. Сначала ее горло саднило, но с каждым глотком ей становилось все легче, и к тому моменту, когда кубок опустел наполовину, Зоя уже могла говорить.

– Спасибо, – произнесла она хрипло. – Шрамы будут очень глубокими?

– Если вы станете держать раны в чистоте и регулярно наносить на них мазь, их не будет вовсе, – ответил лекарь.

Но после ожогов всегда остаются шрамы – Зоя знала это, потому что не раз видела людей с обожженной кожей.

– Лжец! – процедила она сквозь зубы. Ее тело снова напряглось под его рукой, придерживающей ее за спину. – В детстве я стала свидетелем того, как крестоносцы грабили Константинополь, и знаю, что такое ожоги. Я помню запах горящей человеческой плоти и вид тел, которые невозможно опознать.

В глазах евнуха промелькнула жалость, но Зоя не была уверена, что ей сейчас хотелось именно этого.

– Все настолько плохо? – просипела она.

– Я вам уже сказал, – спокойно ответил евнух. – Если будете следить за ранами и пользоваться мазью, шрамов не останется. Вы должны тщательно обрабатывать ожоги. Они не глубокие, именно поэтому вам так больно. Глубокие ожоги болят меньше, но хуже заживают.

– Полагаю, ты хочешь вернуться сюда через пару дней, надеясь, что тебе заплатят дважды? – фыркнула Зоя.

Лекарь улыбнулся: ее слова его развеселили.

– Конечно. Это вас беспокоит?

Зоя отклонилась немного назад. Она вдруг ощутила нечеловеческую усталость. Боль ослабела настолько, что можно было вовсе о ней не думать.

– Ничуть. Моя служанка тебя проводит.

Зоя закрыла глаза, и Анна поняла, что это – знак удалиться.

Зоя забылась на несколько часов. Когда она проснулась в своей кровати, был уже полдень следующего дня. Елена стояла рядом с ее постелью, глядя на мать сверху вниз. Свет из окна падал ей прямо на лицо. Кожа дочери была безупречна, но яркий свет подчеркивал жесткую линию рта и слегка обвисшую кожу под подбородком. Елена озабоченно хмурила брови. Но, как только она поняла, что Зоя проснулась, озабоченность исчезла с лица.