Амальгама 2. Тантамареска - Владимир Торин Страница 12

Рудик искренне радовался за дзержинцев. Чего уж там? День-два смены – и все они окажутся дома, в своей родной Балашихе. Полгода страшной и непонятной войны для них закончатся. Можно вернуться к домашним проблемам, семейным скандалам, заслуженным тридцати дням «боевого» отпуска, разборкам с местными бандитами и прочим домашним «радостям».

– А с чего этот шпингалет вдруг краповый берет нацепил? – вдруг громко удивился один из дзержинцев.

Поначалу Рудик даже не понял, что под шпингалетом подразумевается именно он, кавалер ордена Мужества и командир «в законе», то есть из числа тех, чьи приказы никогда не ставятся под сомнение подчиненными. Но ему самому стало интересно посмотреть на «шпингалета». Тогда-то, обернувшись, он и увидел, в чью сторону устремлен указующий перст бравого вояки. Да и взгляд тоже.

– Свалился, наверное, у кого-то с головы, а шустрый шкет подобрал, – лениво поддержал напарника сосед.

– Ну да, а сам шмыг под лавку и поди достань его оттуда, – пробасил третий, здоровенный краснорожий верзила.

Рудик всегда старался быть вежливым. Поначалу это было жизненно необходимо, чтобы получать поменьше затрещин от ребят. Но и потом, когда он занялся карате, как раз входившее в моду в СССР, привычку не бросил. Да и сэнсэй, обожаемый маленьким Мишей, требовал от учеников вежливости, нещадно выгоняя из секции тех, кто начинал кичиться своей силушкой и демонстрировать «приемчики» в драке. Именно потому Рудик не стал задираться, но от короткого деликатного замечания, в надежде, что народ образумится, удержаться не смог:

– Нехорошо.

Однако реакция оказалась иной.

– В смысле красть чужие береты нехорошо? – уточнил первый остряк.

– Или под лавки лазить? – пробасил верзила.

– А вы в детстве никогда не слышали поговорку: «Мал золотник, да дорог, велика Федора, да дура»? – кротко поинтересовался Рудик.

– Это ты про меня, что ли?! – с явной готовностью к драке делано удивился здоровяк.

– Ишь ты, Федора, – глубокомысленно протянул первый остряк и сочувственно похлопал краснорожего по плечу: – А ведь он тебя голубым назвал.

– Чего-о?! – возмущенно пробасил верзила.

– Того-о, – передразнил его остряк. – Сам, что ли, не понял: раз Федора, значит, баба. Сечешь сравнение?

– Кто? Это чмо? – взревел здоровяк и недолго думая танком попер на Рудика.

Дальнейшие события уложились всего в несколько секунд, да и то исключительно по причине деликатности атакуемого, который в любых жизненных схватках предпочитал бить лишь в ответ, а первый раз – вообще вполсилы.

Так и здесь. Замах и попытка ударить у краснорожего кончились провалом, поскольку «шпингалет» куда-то исчез из поля его видимости. Зато в следующую секунду Рудик, успевший даже не сместиться, а плавно перетечь в сторону, уже оказался позади здоровяка, и тот получил увесистый пинок под зад. Приятели, конечно, болели за своего, но виртуозный финт малыша им настолько понравился, что они, не выдержав, разразились хохотом, да и прочие присутствующие тоже.

– Ах ты ж…! – разъярился верзила и, развернувшись, кинулся в новую атаку.

Но лучше бы он этого не делал, ибо на сей раз Рудик «перетекал» в сторону чуть медленнее обычного, задержав свою правую ногу, о которую не замедлил споткнуться здоровяк.

Надо сказать, земля в Чечне – особенная. В ней много глины, которая налипает на солдатские берцы гигантским комом. И смыть или отскоблить этот ком очень сложно. В изобилии хранилась эта знаменитая чеченская глина в многочисленных ямах и лужах в тех местах, где дислоцировались части российской армии и внутренних войск. Боевые машины в считанные дни раздирали траву на мелкие клочья, вырывая в мягкой почве глубокие колеи, в которых сразу начинала собираться вода. Вот именно в такую колею и спикировал верзила под хохот товарищей.

Новенький, приготовленный для войсковой замены камуфляж оказался безнадежно испорчен.

– А малый-то – красавец! – восхищенно сказал кто-то из дзержинцев. Недоволен был только пострадавший верзила. Его отправили куда-то к летчикам «замываться», поскольку в таком виде тому точно не стоило грузиться в вертушку. Вняв дружеским советам и на всякий случай погрозив «шпингалету» кулаком, верзила поплелся приводить в порядок обмундирование.

Так началась очередная боевая командировка командира батальонной разведки…

Рудик был отменным разведчиком. И в первую очередь – именно благодаря своим недостаткам: малому росту и совершенно несерьезной внешности. Впрочем, благодаря сенсею, он давным-давно перестал считать их недостатками. Причем учитель не просто говорил Мише, что на это, дескать, не стоит обращать внимания, но уверял, что все это – его достоинства, ибо мудрый из всего сможет извлечь выгоду, если хотя бы чуть-чуть призадумается. Ну а если голова у него на плечах лишь для того, чтобы в нее есть, тогда конечно…. Тогда и говорить не о чем. Рудик в свою голову не только ел и потому нашел массу преимуществ своей неказистой внешности. Да, курносый, да, слегка пучеглазый, и уши смешно оттопырены…. Все это красоты не дает. Про рост и говорить нечего – метр с кепкой. Зато он не производил впечатления опасного или на худой конец просто умного, а на деле был и тем и другим и умел просчитывать ситуацию на шесть-семь ходов вперед.

А еще Михаил Рудик умел располагать к себе людей и мастерски вербовать их в свои информаторы, не брезгуя никем. Раскидистая сеть, сотканная им, включала многих: начиная с чванливого и, казалось бы, непримиримого к русским муллы Хаджибекова и заканчивая невзрачным пастухом Гатыровым, который был уличен Рудиком в тайном гомосексуализме. И никому другому лучше этого смешного маленького лопоухого человечка не удавалось столь виртуозно использовать себе во благо различные недостатки горцев, например, их предрасположенность к бахвальству и преувеличению своих заслуг.

Держался старлей всегда и со всеми скромно, ничем особенным не выделялся, имел один боевой орден, но на войне это дело обычное. Солдаты уважали Рудика именно за эту скромность, аккуратность в отношениях и абсолютное отсутствие бравады и бахвальства, хотя глава батальонной разведки имел на это полное право.

Потянулись обыкновенные военные будни с ночными рейдами и обстрелами, унылыми пейзажами и тягучим, резиновым временем.

В тот злополучный вечер Рудик долго не мог заснуть в своей гигантской палатке. И не потому, что офицерские носки в количестве пяти десятков, снятые и брошенные на берцы, придавали воздуху разные неприятные ароматы. К этому он притерпелся и привык. А вот сырая промозглая погода – иное. К тому же толстые поленья свежеспиленной чеченской акации никак не хотели разгораться в печке, а запасы пороха, служившего разжижкой, как назло, кончились, и народ, умаявшись в тщетных попытках растопить буржуйку, лег спать так.

Если бы Михаил хорошо поужинал, тогда еще ничего, но в эту командировку офицеров с прапорщиками кормили так, что хуже не придумаешь – попался сволочь зампотылу по фамилии Рябота, прикомандированный из другой части. А потому Рудик, сидя в столовой, мрачно поглядев на миску еле теплой перловой каши с ложкой кильки в томате, возвышавшейся в середине красным холмиком (братское кладбище – именовали его остряки), сердито отодвинул ее в сторону – не солдат-первогодок. Чай с ложкой сгущенки вприкуску с двумя галетами лишь слегка, да и то ненадолго, улучшили настроение.