Последний легион - Валерио Массимо Манфреди Страница 12

Амброзин говорил с такой уверенностью, что на Одоакра это произвело впечатление: он решил, что старый наставник может быть ему полезен, потому что он явно обладал не просто умом, но мудростью, и мог служить проводником через путаницу придворных интриг, в которые намеревался погрузиться Одоакр. Однако тон, которым наставник произнес слова «моя госпожа, императрица», не оставлял сомнений в том, каковы его убеждения и кому он предан.

— Что ты намерен сделать с мальчиком? — спросил Амброзин.

— Это не твое дело, — ответил Одоакр.

— Пощади его. Он не причинит тебе никакого вреда. Я не знаю, почему тот человек хотел его спасти, но тебя это ни в каком случае не должно тревожить. Он действовал в одиночку: если бы за ним кто-то стоял, они бы выбрали другое место и время, разве не так? И тогда бы пришло гораздо больше людей, и были бы наготове лошади, и был бы разработан маршрут побега… а знаешь ли ты, что маршрут предложил именно я?

Одоакр был не на шутку удивлен внезапным признанием старого человека, а также непреодолимой логикой его слов.

— Но как тот воин нашел ваши комнаты, а?

— Не знаю, но догадываюсь.

— Ну, и?..

— Он знал твой язык.

— Почему ты в этом так уверен?

— Потому что я слышал, как он говорил с твоими солдатами, — пояснил Амброзин.

— Но как он с мальчиком выбрался наружу? — продолжал спрашивать Одоакр. Ни он, ни его люди не в состоянии были объяснить, каким образом Ромул и Аврелий очутились за стенами дворца, когда все выходы были перекрыты.

— Вот это мне неизвестно, потому что твои люди отрезами меня от них; но мальчик был мокрым насквозь, и пахло от него просто ужасно. Так что, полагаю, они могли проскользнуть через одну из сточных труб. Но не все ли равно? Тебе незачем бояться мальчика, которому едва исполнилось тринадцать лет. Я ведь говорю только о том, что тот незваный спаситель действовал сам по себе. И он был серьезно ранен. Наверное, он уже умер. Пощади мальчика, умоляю тебя. Он ведь просто ребенок; что он может сделать, какой вред причинить кому бы то ни было?

Одоакр посмотрел в глаза старого наставника, и вдруг у него закружилась голова от охватившего его чувства неуверенности. Он отвел взгляд, делая вид, что обдумывает свои слова, затем произнес

— Иди пока. Вам недолго придется ждать моего решения. Но если вдруг повторится то, что случилось этой ночью, забудь о надежде.

—Да разве такое возможно? — возразил Амброзин. — За каждым нашим движением следят десятки твоих воинов… старик и мальчик! Но если ты позволишь дать тебе совет…

Одоакр не желал унижаться, отвечая согласием, но ему было страшно интересно услышать, что может сказать этот старик, способный лишить его уверенности в себе простым взглядом. Амброзин все понял и продолжил:

— Если… если ты уничтожишь этого ребенка, это может быть воспринято как злоупотребление силой и властью… например, восточным императором, у которого в Италии много сторонников и огромная армия. При таких обстоятельствах он никогда не примет твои полномочия. Видишь ли, римлянину дозволено лишить жизни другого римлянина, но… — Амброзин на мгновение заколебался, прежде чем произнести следующее слово: — Но варвару — нет. Даже великий Рицимер, твой предшественник, ради реальной власти был вынужден скрываться за спиной незначительной фигуры императорского рода. Если ты пощадишь мальчика, на тебя будут смотреть как на человека великодушного и благородного. Ты завоюешь симпатии христианского духовенства, а оно ведь весьма могущественно, и правитель Востока будет вынужден действовать так, как будто ничего и не случилось. Ему ведь на самом деле неважно, кто правит на западе, потому что для него от этого ничего не меняется, но его очень беспокоит то, как все… как все выглядит. Помни, что я сказал: если ты будешь соблюдать внешнюю благопристойность, ты сможешь править этой страной, пока жив.

— Соблюдать внешнюю благопристойность? — повторил Одоакр.

— Слушай. Двадцать пять лет назад Атилла обложил данью императора Валентиниана Третьего, и у того не оставалось выбора, он должен был платить. Но знаешь, как он все это обставил? Он назвал Атиллу имперским главнокомандующим, а дань стал выплачивать ему, как жалованье. Да, на деле римский император оказался данником вождя варваров, однако внешние приличия были соблюдены, и тем самым спасена императорская честь. Убийство Ромула стало бы проявлением бессмысленной жестокости и большой политической ошибкой. Сейчас ты обладаешь большой силой, и пора уже тебе научиться этой силой управлять. — Амброзин уважительно кивнул и пошел к двери, прежде чем Одоакр успел подумать, что надо бы задержать старого наставника.

Едва закрылась дверь за Абмрозином, как через боковую дверь в кабинет вошел Вульфила.

— Ты должен убить его, сейчас же! — прошипел он. — Или то, что было ночью, будет повторяться снова и снова!

Одоакр одарил Вульфилу холодным взглядом; этот человек, в прошлом по его приказу выполнявший самые грязные задания, вдруг показался ему совершенно чужим, незнакомым, просто неким варваром, с которым Одоакр больше не желал иметь ничего общего.

—Ты только и знаешь, что кровь и убийство, но я хочу стать настоящим правителем, понял? Я хочу, чтобы подданные учились полезным занятиям и наукам, а не занимались заговорами и интригами. И я сам разберусь в этом деле.

— У тебя мозги размягчились от слез того сопляка и от болтовни старого шарлатана. И если ты обессилел настолько, что не можешь ни на что решиться, я сам об этом позабочусь.

Одоакр вскинул руку, словно желая ударить Вульфилу, но задержал кулак, не донеся его до изуродованного лица варвара.

— Не смей со мной спорить, слышишь? — резко бросил он. — Ты будешь повиноваться, не рассуждая. А теперь уходи, мне надо подумать. Когда я захочу тебя увидеть, я тебя вызову.

Вульфила вышел, изо всех сил хлопнув дверью. Одоакр остался в кабинете один; он принялся шагать взад-вперед, размышляя над тем, что сказал Амброзин. Потом вызвал слугу и приказал ему привести в кабинет Антемия, управляющего дворцом. Старик явился мгновенно, и Одоакр предложил ему сесть.

—Я принял решение, — начал он, — относительно судьбы молодого человека, именуемого Ромулом Августу лом.

Антемий поднял на него водянистые и ничего не выражающие глаза. На коленях у старика лежала табличка, в правой руке он держал перо, готовый записать все, что понадобится.

Одоакр продолжил:

— Мне очень жаль это несчастное дитя, никак не причастное к измене своего отца, и я решил сохранить ему жизнь. — Антемий не сумел сдержать вздох облегчения. — Но в любом случае ночное происшествие доказывает, что жизнь мальчика — в опасности, что есть люди, желающие использовать его как причину войны и беспорядков в этой стране, так остро нуждающейся в мире и спокойствии. Поэтому я отправлю его в безопасное место, где за ним будут присматривать достойные доверия стражи, и назначу ему содержание, достойное его ранга. Императорские знаки будут отправлены в Константинополь, в императорскую базилику, а мне будет присвоено звание magister militum Востока. Для этого мира вполне достаточно одного императора.