Золотое дело - Сергей Булыга Страница 11

– Это я чертёж тебе составил, – сказал Гычев. – Куда и как тебе дальше ехать, кого где спрашивать.

Он развернул чертёж и стал разглаживать его ладонью. Чертёж был как чертёж, там были какие-то корявые рисунки, стрелки, чёрточки, неразборчивые меленькие подписи, опять рисунки. Маркел насупился.

Вдруг под окном раздался шум, как будто кто-то бегал по двору, громко дышал, повизгивал, а потом, также вдруг, опять стало тихо. Маркелу это очень не понравилось, он встал и спросил, что это значит.

– А это Санька вернулся, – сказал Гычев. – Он у меня добычливый, всё что ни вели добудет. Пойдём глянем.

Они накинули шубы, вышли на крыльцо…

И там Маркел увидел двух вогулов, при них при каждом были свои сани, правильнее, небольшие санки, а в них впряжены собаки – по десятку в каждые, не меньше.

– Это что?! – спросил недобрым голосом Маркел.

– Это наши зимние проводники, – ответил Гычев. – Не первый год у нас служат. Крещёные. Довезут, куда велишь. Хоть до Москвы, хоть до Китая.

Маркел вздохнул, стал смотреть на собак. Он, конечно, и раньше слыхал о таком, что в дальних землях ездят на собаках, но никогда не думал, что и ему такое тоже доведётся.

– А что здесь худого? – сказал Гычев, глядя на сердитого Маркела. – Собака – чистая скотина, не свинья. Ничего здесь зазорного нет. И там дальше такие морозы, что только собаки выдерживают. Вот мы их зимой и седлаем, если кому-то очень нужно.

Маркел продолжал молчать. Теперь он больше смотрел на проводников-вогулов, а потом спросил, хорошо ли они понимают по-нашему.

– Немного понимают, да, – ответил Гычев. – Да и что тут понимать? Им велено довезти тебя до Берёзова, и они довезут, для них это знакомая дорога. И она короче санной. Собаки же проходят там, где лошадям не пройти. На три дня дорога получается короче. Вот здесь, глянь сюда.

И Гычев опять развернул свой замусоленный чертёж, начал водить по нему пальцем и рассказывать, где, что и как у него там помечено. Маркел слушал и поскрипывал зубами. А Гычев говорил и говорил о всяких пустяках, тыкал в записи по краю чертежа и утверждал, что здесь всё подробно сказано, да и дорога здесь зимой только одна, и дальше, вверх на Камень, тоже только одна будет – там, где река замёрзшая, река называется Щугор, и вот по этой замёрзшей реке, по увороту, прямо к так называемому Щугорскому острожку выедешь.

– Это здесь, – сказал Гычев и ткнул пальцем в середину чертежа. – А эти крестики – ваши привалы, их до Щугра шесть, Щугор – седьмой привал, и после тропа идёт вниз, на ту сторону Камня, и там ещё шесть дней, а на седьмой день ты уже в Берёзове у воеводы Волынского. Всё!

Маркел взял чертёж, так и сяк повертел его, а после сказал, что он про Щугорский острожек раньше ничего не слышал.

– Так его только в прошлом году срубили, – сказал Гычев. – Воевода повелел. А то, говорил, что это такое, дорога стоит открытая, кто хочет ходи туда-сюда, носи что хочешь, и казне убыток. Вот и поставили острожек.

Маркел ещё раз осмотрел чертёж, а после спросил, кто сидит в острожке.

– Тихон Волдырь, десятник со стрельцами, – сказал Гычев. – И запасы у них, запасов много. Им же до весны одним сидеть, а может всякое случиться.

Маркел согласно кивнул. Тут к ним подошёл совсем ещё молодой подьячий. Гычев сказал, что это и есть его Санька, и, обернувшись, спросил у него, всё ли готово. Санька ответил, что всё, харчи уложены, и для собак тоже имеются, и даже есть ещё пудовый куль соли.

– Это берёзовским гостинец, – сказал Гычев. – У нас тут, дальше по берегу, солеварен много, а у них и у самих нехватка, да и с сибирцами можно меняться. Вон тот мешок на вторых нарточках.

Маркел посмотрел теперь уже на сани, или, как назвал их Гычев, нарточки. На них были уложены и для надёжности привязаны различные мешки, узлы и всякая прочая, наверное, нужная мелочь. Пора было ехать. Маркел ещё раз глянул на проводников, и, повернувшись дальше, посмотрел на церковь, потом, ещё дальше, на часовню…

За которой, как он только сейчас заметил, стояла высоченная толстенная берёза с голыми ветками. Берёза была очень-очень старая, Маркел таких ни разу в жизни не видел. Да и как он мог такую видеть, если её двести лет тому назад срубили?! Ведь это же та самая берёза! Вон сколько у неё на ветках всякого навязано – и тряпочек, и ленточек! Бесовство всё это, прости, Господи! Подумав так, Маркел перекрестился. Но берёза не исчезла. Тогда Маркел опять перекрестился. Берёза дёрнулась. А Гычев, сзади, вновь заговорил:

– Да, она вон там стояла, за часовней. А теперь там совсем ничего не растёт. Зимой, вот как сейчас, там везде снег и ничего не видно. А какая она здоровенная была! Спаси и сохрани!

И Гычев широко перекрестился. Берёза снова дёрнулась и медленно, но теперь уже окончательно исчезла – как растаяла. Маркел утёр пот со лба, поправил шапку, пошёл к нарточкам.

– На передние ложись! – громко, с крыльца, сказал Гычев. – На брюхо!

Маркел лёг на брюхо. Гычев громко засвистал, собаки рванули вскачь, вогулы побежали рядом. Маркел лежал лицом вниз и с непривычки ничего почти не видел, а только слышал, как опять со всех сторон зазвонили колокола. Эх, подумал в досаде Маркел, как всё недобро сложилось – у всех людей Рождество, а он как чёрт на собаках поехал, да ещё мимо чёртовой берёзы!