Кенилворт - Вальтер Скотт Страница 11

— Разве он был тогда таким расточителем? — спросил Тресилиан.

— Конечно, — ответил Лэмборн, — как и все мы; Не святоша и не скупердяй. Но всего противнее для меня в Тони было то, что он любил развлекаться в одиночку и, как говорят, ворчал, если какая капелькам лилась мимо его мельницы. Я помню, что он один; выдувал такое количество винища, какого я не одолел бы даже с помощью самого заядлого пьянчуги в Беркшире. Вот это, да еще некоторая склонность к суеверию, свойственная его характеру, делало его совершенно невыносимым в приличном обществе. А теперь он зарылся сюда в нору, вполне подходящую для такого хитрого лиса.

— Разрешите спросить, мистер Лэмборн, — сказал Тресилиан, — если вы резко расходитесь во взглядах со своим старым другом, зачем же вы жаждете снова завязать с ним знакомство?

— Разрешите, в свою очередь, спросить вас, мистер Тресилиан, — ответствовал Лэмборн, — зачем вы так жаждете сопровождать меня в этом предприятии?

— Я изложил вам свои побуждения, — сказал Тресилиан, — когда взял на себя долю вашего заклада. Это простое любопытство.

— О-ла-ла! — воскликнул Лэмборн. — Вот как вы, хорошо воспитанные и скрытные джентльмены, хотите воспользоваться нами, у которых душа нараспашку. Ответь я на ваш вопрос, что, дескать, простое любопытство влечет меня в гости к моему старому другу Энтони Фостеру, я уверен, что вы сочли бы это за увертку, и решили, что я задумал какое-то новое дельце. Но я так думаю, что любой ответ сгодится тут мне на потребу.

— А почему, собственно, простое любопытство, — возразил Тресилиан, — не может быть достаточной причиной, чтоб мне отправиться с вами?

— Эх, оставьте, пожалуйста, — ответил Лэмборн. — Вам не так-то легко провести меня, как вы думаете. Я достаточно долго общался с умнейшими людьми нашего времени, чтобы принять мякину за зерно. Вы джентльмен по рождению и по воспитанию — это сразу видно по осанке. Вы человек светский и с безупречной репутацией — об этом говорят ваши манеры, и мой дядюшка это признал. И, однако, вы связываетесь с каким-то беспутным бродягой, как меня тут величают, и, зная, кто я такой, отправляетесь со мной в гости к человеку, которого и в глаза не видали, — и все это из простого любопытства, благодарю покорно! Если тщательно взвесить ваши доводы, то выяснится, что в них не хватает нескольких скрупулов, или вроде того, до чистого веса!

— Если бы даже ваши подозрения были справедливы, — ответил Тресилиан, — то ведь вы не оказываете мне доверия и, стало быть, не можете рассчитывать и на доверие с моей стороны.

— Ах, если дело только в этом, — сказал Лэмборн, — то мои причины все как на ладошке. Покуда у меня есть это золото, — тут он вынул свой кошелек, подбросил его в воздух и ловко поймал, — я заставлю его приносить мне удовольствия. А когда оно кончится, мне понадобится еще. Так вот, если эта таинственная леди из замка-эта прекрасная Линдабрида Тони Поджигай Хворост — и впрямь так обольстительна, как говорят люди, значит есть надежда, что она поможет мне обратить мои червонцы в гроши. А если Энтони опять-таки такой богатый сквалыга, как о том слух идет, то он, чего доброго, окажется для меня философским камнем и снова превратит мои гроши в премиленькие золотые червонцы.

— Замысел, право, хорош, — сказал Тресилиан, — только я не уверен, есть ли надежды на его осуществление.

— Ну, не сегодня, а может быть, даже и не завтра, — согласился Лэмборн. — Покуда я не закину как следует приманку, я не надеюсь поймать старую щуку. Но сегодня утром я знаю о его делах уже немножко больше, чем вчера вечером, и я так использую свои знания, что он подумает, будто я знаю куда больше. Нет-с, без надежды на удовольствие, или поживу, или на то и другое зараз, я бы и шагу не сделал в сторону этого замка, можете не сомневаться. Честное слово, этот поход — дело рискованное. Но раз уж мы здесь, то надо сделать все, что в наших силах.

Пока он рассуждал таким образом, они вошли в большой фруктовый сад, который окружал дом с обеих сторон, хотя запущенные деревья широко разрослись, окутались мхом и, видимо, не отличались обилием плодов. Те, что раньше были подстрижены шпалерами, сейчас на свободе снова разрослись самым причудливым образом, отчасти сохраняя все же те формы, которые им были искусственно приданы. Большая часть сада, некогда представлявшая собою огромные цветники и цветочные клумбы, также являла картину мерзости запустения, за исключением нескольких участков, где земля была вскопана и засажена овощами. Многие статуи, украшавшие сад в былые дни его величия, теперь были сброшены со своих постаментов и разбиты на куски. Огромная оранжерея с каменным фронтоном, украшенным барельефами, изображавшими жизнь и деяния Самсона, представляла собою такое же жалкое зрелище.

Когда они прошли через заброшенный сад и уже были в нескольких шагах от двери дома, Лэмборн умолк. Это обстоятельство было весьма приятно для Тресилиана, так как избавляло его от необходимости как-то ответить на откровенное признание своего спутника касательно чувств и целей, побудивших его двинуться сюда. Лэмборн без стеснения стал колотить в огромную дверь замка, заметив при этом, что в местной тюрьме двери вроде бы полегче. Не раз он принимался стучать снова, пока наконец старый, угрюмого вида слуга не разглядел их через маленькое квадратное отверстие, загражденное железными брусьями, и не спросил, что им нужно.

— Немедленно поговорить с мистером Фостером по неотложному государственному делу, — не задумываясь, ответил Лэмборн.

— Пожалуй, вам трудно будет это доказать, — шепнул Тресилиан своему спутнику, пока слуга пошел передать поручение хозяину.

— Чушь! — возразил искатель приключений. — Ни один солдат не двинулся бы вперед, если бы ему пришлось раздумывать, когда да как можно будет отступить. Только бы нам пробраться внутрь, а дальше все пойдет как по маслу.

Вскоре слуга вернулся и, осторожно отодвинув задвижки и засовы, открыл дверь, через которую они прошли под сводом на квадратный дворик, окруженный зданиями. Напротив свода была другая дверь, которую слуга отворил таким же способом, и провел их в залу с каменным полом, где было очень мало мебели, да и та была самого грубого и старинного покроя. Окна были высокие и широкие, почти до самого потолка, покрытого черным, дубом. Те окна, которые выходили на квадратный дворик, были затемнены окружающими зданиями. Перерезанные массивными каменными переплетами рам и почти сплошь расписанные картинками на религиозные сюжеты и сценами из священного писания, они пропускали очень мало света, да и те лучи, которые проникали внутрь, придавали всему сумрачный и унылый оттенок, вообще свойственный цветным стеклам.

У Тресилиана и его спутника было достаточно времени, чтобы рассмотреть все эти особенности, ибо им пришлось прождать довольно долго, прежде чем явился наконец нынешний хозяин замка. Как ни был Тресилиан подготовлен к тому, чтобы увидеть перед собой зловещую и омерзительную личность, но уродство Энтони Фостера превзошло все его ожидания. Он был среднего роста, сложен крепко, но настолько неуклюже, что казался совершенным уродом. Все его движения напоминали неловкие и нескладные движения хромого и левши одновременно. Его волосы, уходу за которыми люди того времени, как и ныне, посвящали много старания, не были уложены в изящную прическу или зачесаны назад, как обычно изображается на старинных гравюрах и как причесываются аристократы наших дней, а спадали спутанными черными прядями из-под меховой шапки и свисали фантастическими космами, видимо вовсе незнакомыми с гребнем, над его страшными бровями, обрамляя очень своеобразное и неприятное лицо. Его пронзительные черные глаза глубоко запали под широкими, густыми бровями и обычно были устремлены вниз, как будто стыдились своего взгляда и старались скрыть его от взора людского. Иногда, впрочем, желая разглядеть кого-то, он внезапно поднимал их и пристально устремлял на того, с кем разговаривал, и тогда в них отражались и неистовые страсти и сила ума, которая по своей воле могла подавлять или скрывать порывы таящихся в глубине чувств. Черты лица, гармонировавшие с этими глазами и общим обликом, были неправильны и настолько примечательны, что неотразимо запечатлевались в памяти того, кто их хоть раз видел. И вообще Тресилиан не мог отделаться от мысли, что Энтони Фостер, стоящий перед ним, судя по его наружности, вряд ли был человеком, к которому можно было рискнуть явиться незваным и непрошеным гостем. Одет он был в камзол из красновато-коричневой кожи, который часто носили тогда зажиточные крестьяне. За кожаным поясом у него был заткнут справа длинный нож, или кинжал, с рукояткой, а о другой стороны — тесак. Войдя в комнату, он поднял глаза и устремил пристальный взор на обоих гостей. Затем он снова опустил их, как бы отсчитывая свои шаги, по мере того как он медленно продвигался к середине комнаты, и сказал тихим и сдавленным голосом: