Вайделот - Виталий Гладкий Страница 11

Раздался громкий хлопок, и полянку мигом заволокло черным дымом. От неожиданности монах упал, а когда пришел в себя, протер глаза и поднялся, его взору предстало страшное, немыслимое зрелище – тушка косули исчезла! Это было так невероятно, что монах в полной растерянности закрыл глаза и начал читать длинную молитву, отгоняющую бесов. Но и после того, когда он наконец управился с премудрой латынью, жаркое не появилось. Тогда монах, решив, что на тушку косули позарился тот, которого он только что благодарил за его милости, поднял свой негодующий взгляд к безоблачному небу и завопил:

– Господи, не доводи до греха! Не искушай раба своего жестокосердием, ибо он голоден, а на голодный желудок в голову лезут разные дурные мысли, противные истинной вере! Верни то, что тебе не нужно, ведь ты питаешься Святым Духом, а нам, грешным, приходится вкушать мирскую пищу, без которой человек не может жить!

Голос, который ему ответил, был явно не божественного происхождения:

– Что стряслось, святой отец?

Разъяренный монах обернулся и увидел менестреля, стоявшего на дороге. Хуберт глядел на святого отца с таким простодушным и невинным видом, словно только что его увидел. А уж о том, что он способен на пакости, нельзя было и помыслить.

– Иди себе дальше, сын мой! – резко ответил монах. – Не видишь, я беседую с Богом!

– Как интересно… И что он, отвечает?

– Не твое дело! Катись к свиньям собачьим! – рявкнул святой отец, совсем потеряв самообладание.

– Между прочим, меня зовут Хуберт…

– Да будь ты хоть святым Лукой, мне от этого легче не станет!

– Ну, если уж вы прогоняете Хуберта… – Менестрель кротко вздохнул и сделал вид, что собирается идти дальше.

Хуберт! Наконец имя менестреля дошло до замороченного сознания монаха, и он почувствовал невольную дрожь. Неужто он удостоился лицезреть святого Хуберта – покровителя охотников, который иногда появляется перед людьми из огня?! Ноги у него подломились, но менестрель, зорко наблюдавший за святым отцом, не дал ему рухнуть на колени. Он торопливо молвил:

– Я, конечно, не святой Хуберт, но кое-что могу для вас сделать.

Монах выпрямился, с грустью воззрился на Хуберта и сказал:

– Беда у меня…

– Если беду разделить с товарищем, то она становится в два раза легче, – назидательно ответил Хуберт.

– Было бы что делить… – монах невольно облизался, вспомнив, как аппетитно пахла запекавшаяся на костре дичина. – Только что на этом костре томилась тушка жирной косули, а теперь ее нет. Исчезла в дыму и пламени, будто ее и не было! Уж не знаю, зачем меня так жестоко наказал наш Господь?

– А может, это козни того, чье имя нельзя произносить вслух?

– Да, скорее всего! – зажегся новой мыслью монах. – Ибо Господь наш милостив, и он никогда бы не обидел сеющего доброе и разумное в этих варварских краях.

«Если под “добрым и разумным” святой отец подразумевает костры, на которых рыцари Тевтонского ордена сжигают язычников, то у меня с ним – серьезные разногласия», – со скепсисом подумал менестрель, не отличавшийся повышенной набожностью.

– Что ж, против разной нечисти у меня есть некие заклинания, которым научили меня сарацины, – сказал он со значительным видом. – Да вот только уместны ли они будут в присутствии такой персоны, как вы, ваша святость?

– Еще как уместны! – горячо воскликнул монах, почувствовав в пустом желудке голодный спазм. – В этом есть, конечно, доля греха… но я заранее отпускаю тебе все твои прегрешения, сын мой, только верни мне мой обед!

– Наш обед, – мягко, но требовательно поправил его Хуберт.

Монах посмотрел на него с подозрением, но лучистые голубые глаза юноши светились такой простодушной наивностью, что он мысленно попенял себя за излишнюю недоверчивость.

– Именно так, сын мой, – наш обед, – ответил монах и добавил с отменным фарисейством: – Ибо делиться с ближним – одна из главных заповедей моего ордена.

– Что ж, тогда приступим…

Менестрель достал из своей сумки деревянную чашу, налил в нее воды из фляжки и, бросив туда белый порошок, начал бормотать какую-то абракадабру. Монах, знаток многих языков, как ни прислушивался, не мог понять ни единого слова. Хуберт не стоял на месте; он начал передвигаться по полянке, все ближе и ближе подходя к обступившим ее деревьям. Неожиданно вода в чашке закипела, забурлила, и из нее повалил белый дым. Монах от страха прикрыл глаза руками, и в этот миг юноша дернул за конец хорошо замаскированной бечевки, свисавший с дерева.

Тушка косули едва не свалилась святому отцу на голову. От удивления у него отвисла челюсть. Чудо! Бродячий музыкант явил ему настоящее чудо!

– Велика милость твоя, Господи! – возопил он в экстазе, поднимая руки к небу. – Благодарю тебя от всей души!

– Ах, как сильно я устал… – томным голосом простонал менестрель. – Мне бы капельку вина, чтобы немного подкрепиться…

– Конечно, конечно! Непременно вина! – с этими словами сияющий монах сунул ему в руки свою вместительную баклажку.

Хуберт присосался к ней, словно телок к коровьему вымени. Глядя, как он пьет, монах забеспокоился и начал проклинать свою глупую щедрость, – ведь можно было плеснуть немного бодрящего напитка в чашу! – но промолчал. В данный момент возвращенный сарацинскими чарами обед весил в его глазах гораздо больше, нежели то, что плескалось в баклаге.

– Уф! – сказал менестрель, возвращая баклажку монаху. – Однако! – продолжил он, вытирая рукавом слезу, которую вышиб напиток необычайной крепости. – Это не вино у вас, святой отец, а жидкий огонь!

Тряхнув баклажку, монах убедился, что в ней еще кое-что осталось, и с облегчением ответил:

– Это не виноградное вино, сын мой, а напиток «аква-вита» – «вода жизни». Лет сто назад его придумал один наш монах, и с той поры мы в своих скитаниях поддерживаем силы этим благородным зельем. Кроме того, аква-вита еще лечит раны, как внутренние, так и на теле.

– Это «вода жизни» вызывает зверский аппетит… – пробормотал быстро опьяневший юноша, пожирая глазами благоухающую тушку косули, которая валялась на траве.

Знал бы монах, как она очутилась на «небесах»… Пользуясь дымовой завесой, менестрель стянул ее вместе с вертелом и, мигом вскарабкавшись на дерево (для акробата это было раз плюнуть), подвесил тушку среди ветвей, прикрепив с помощью узла, который можно было легко развязать, дернув за конец тонкой бечевки, которую он всегда носил в своей сумке – на всякий случай. Нужно признаться, что поначалу менестрель хотел дать деру со своей добычей, но потом решил, что красть у святого человека негоже, и придумал другой, более хитрый ход, освобождавший его совесть от излишнего груза.

Монах и менестрель присели возле «дара небес». Святой отец быстро пробормотал себе под нос короткую молитву, и вскоре на полянке стали слышны лишь чавкающие звуки – и один, и другой работали челюстями с огромным усердием, совершенно не беспокоясь о правилах этикета. Однако завершить трапезу вдвоем и с полным удовольствием им не дали. Лесная дорога в том месте, где находилась полянка с костром, делала крутой поворот, и рыцарь на изрядно уставшей коняге появился перед гурманами совершенно внезапно.