Заклятие Лусии де Реаль - Иван Головня Страница 11

Подняв кверху реденькие брови, что должно было означать крайнее недоумение, высокий тощий матрос в лихо заломленном берете добрую минуту смотрит свысока на буфетчицу, затем – на поставленную перед ним рюмку с виски, переводит взгляд обратно на девушку и только после этого, язвительно ухмыляясь, басит:

– Проснись, красавица! Я ведь просил не виски, а кальвадос. Слушать надо!

– Правда? Ой, извините! Мне показалось… Сейчас поменяю, – заметно смутившись, виновато произносит буфетчица.

Мона Вилар, так зовут буфетчицу припортового трактира «Причал моряка», – среднего роста крепко сбитая миловидная девушка лет восемнадцати с полными, слегка припухшими губами, плавно очерченным подбородком и струящимися на плечи каштановыми волосами, с большими, широко посаженными карими глазами, которые, словно стремясь проникнуть в сущность виденного, смотрят на мир прямо и внимательно. На ней простенькое темно-зеленое платье, которое, несмотря на свою простоту, как нельзя лучше подчеркивает соблазнительные девичьи формы, старательно выглаженный белый фартучек, и белая же наколка на голове, оттеняющая смуглое лицо. Проступающий из-под загара легкий румянец, вызванный смущением, делает лицо девушки еще больше привлекательным.

– Да ладно уж! – снисходительно роняет матрос, посчитав, что наказания в виде растерянности буфетчицы на первый раз вполне достаточно. – Здесь, – матрос выразительно хлопает себя по впалому животу, – места хватит и для виски, и для кальвадоса.

Явно рисуясь, он лихо опрокидывает виски в рот, удовлетворенно крякает, со звоном ставит рюмку на стойку и громко говорит, чтобы слышала не только буфетчица:

– А теперь – кальвадос!

Когда заметно повеселевший матрос, с излишней осторожностью держа перед собой на подносе новую, уже третью, рюмку с кальвадосом, бутылку пива и блюдце с бутербродом, отходит от стойки и направляется к свободному столику, к Моне подходит ее напарница Люси Донген, полная молодая женщина, ведавшая «закуской», то есть приготовлением бутербродов.

– Да очнись ты наконец, Мона! – зачем-то оглянувшись, громко шепчет Люси. – Сколько можно думать об одном и том же? Никуда он не денется, твой Эдвин. Подумаешь, ушел в рейс на две недели! Люди по году плавают и ничего – возвращаются.

Мона, еще больше покраснев, словно ее уличили в чем-то нехорошем, не столько со злости, сколько из стремления скрыть смущение сердито бурчит:

– Отстань, Люси! Обойдусь как-нибудь без твоих замечаний.

Люси негодующе встряхивает внушительного объема бюстом и с обиженно надутыми губами отходит на свое место, пробубнив напоследок:

– Ну и обходись! Подумаешь…

Мона тут же подходит к напарнице, берет ее за руку и, заглядывая в глаза, виновато говорит:

– Люси, не обижайся. Сама знаешь…

– Да уж знаю… – примирительно молвит расчувствовавшаяся Люси. – Тоже места не находила, когда мой Стив уезжал в Марсель на заработки.

– Ну, вот видишь… – Мона в знак окончательного примирения слегка пожимает руку подруги. – А ты хочешь, чтобы я оставалась такой же бесстрастной, как тот чугунный памятник адмиралу Рохасу на Набережной Мориона.

Время раннее – идет десятый час, – и потому трактир «Причал моряка», можно сказать, пустует. Лишь несколько человек, преимущественно матросы без места, сидят кое-где за столиками и неторопливо потягивают пиво из высоких бокалов. А один, загулявший, по всей видимости, так тот и вовсе спит, откинувшись на спинку стула, и время от времени громко, по-лошадиному всхрапывает.

Через настежь открытые окна в трактир вместе с утренней свежестью доносятся гудки приближающихся к Мориону пароходов, скрежет портовых кранов, усиленные рупорами команды вахтенных офицеров, отдающих швартовы кораблей, зычные выкрики расхваливающих свой товар мелких торговцев. В «Причал моряка» эти звуки доносятся вроде как из другого, далекого мира.

Но вот занавес из бамбуковых палочек на входной двери трещит, раздвигается, и в трактир вваливается компания из трех посетителей, по всему видать, моряков торгового флота. Моряки привносят с собой в трактир некоторое оживление.

– Корт, дружище! – узнав в одном из вошедших знакомого, с преувеличенным радушием кричит успевший порядком захмелеть долговязый любитель кальвадоса. – Откуда? Какими ветрами? Ведь «Дукат» должен находиться в океане! Или ты заснул в объятиях красотки Долорес и опоздал к отплытию судна?

Уловив краем уха – обычно Мона не прислушивается к разговорам в трактире – слово «Дукат» и еще не осознав толком, о чем идет речь, девушка перестает протирать рюмки и вся превращается в слух.

– Брось трепаться, Марк! – неохотно отзывается неестественно прямой парень с постным выражением на продолговатом лице, явно не расположенный к зубоскальству. – Никуда я не опаздывал. Вернули «Дукат» с полпути, вот и все.

– Как вернули? – на сей раз долговязый удивлен по-настоящему. – Почему вернули?

– Мне об этом не докладывали. Вернули – и баста! – отмахивается вошедший.

Долговязому ничего не остается, как пожать плечами и закатить кверху глаза, то есть показать высшую степень недоумения.

– Ребята, вы в самом деле с «Дуката»? – спрашивает Мона матросов, когда те останавливаются перед стойкой и начинают в поисках денег рыться в карманах.

– А что, разве по нам не видно? – выпятив грудь, с наигранной молодцеватостью выкрикивает низкий толстячок, принадлежащий, вне всякого сомнения, к категории людей, не привыкших унывать. Его приятель, знакомый уже нам Корт, человек явно противоположного склада характера, видя, что девушка интересуется не просто так, от нечего делать, указывая на толстяка, говорит:

– Не обращайте на него внимания, – и обстоятельно разъясняет: – Да, мы с «Дуката», будь он неладен. Вчера вечером, когда мы были уже в ста двадцати милях от Мориона, нас вернули пограничники. Почему, зачем – никто толком не знает…

– Где стоит «Дукат»? – недослушав рассказ матроса, спрашивает Мона.

– У шестого пирса.

Мона подходит к напарнице.

– Люси, поработай пока одна, я сбегаю к причалу. Может, увижу Эдвина. Хорошо?

Люси осуждающе качает головой, неопределенно хмыкает и решительно заявляет:

– Если любит – сам зайдет! Дорогу знает, – но, заметив, как вытянулось лицо подруги, тут же смягчается: – Ладно. Валяй к своему Эдвину! Только долго не будь – скоро обед, народу понапрется…

На пороге трактира Мона на какой-то миг останавливается, привыкая к яркому солнечному свету. Успевшее уже порядком раскалиться солнце обильно посылает на землю горячие лучи. Небо над Морионом висит гигантским ультрамариновым шатром.

Блаженно жмурясь, Мона глубоко вдыхает пахнущий йодом и солью свежий воздух, который приносит с моря легкий бриз. Ветерок осторожно шевелит листьями акаций и высоченного тополя, растущего перед входом в «Причал моряка».