Турецкий ятаган - Сергей Шхиян Страница 11

Василий Осипович с удивлением посмотрел, как бы недоумевая, серьезно я это говорю или шучу, и уточнил:

— В отечественной истории…

— Меня предупреждали, — я не придумал, как точно сформулировать задачу предполагаемого обучения, и сказал обтекаемо, — что со мной будут заниматься по разным дисциплинам. История — это очень интересно. Однако позвольте предложить, — по-прежнему путано бормотал я, — вернее сказать, не изволите ли соблаговолить со мной позавтракать?

Василий Осипович, кажется, окончательно уверился, что я обычный великовозрастный лоботряс, и пожал плечами:

— Я уже завтракал, но если это время зачтется как репетиционное, извольте, составлю вам компанию.

Людмила Станиславовна, слышавшая наш разговор, без дополнительной просьбы принялась накрывать на стол. О чем говорить с Василием Осиповичем, я не знал, да и наступившее после рассола временное облегчение прошло, и мое подвешенное состояние не предполагало излишнюю болтливость и любознательность.

— Изволите рюмку водки? — поинтересовался я у репетитора, сам с ужасом глядя на графинчик с ядовитым зельем.

— Пожалуй, одну выпью, за компанию — согласился Василий Осипович.

Памятуя бессмертный опыт опохмелки Венечки Ерофеева, я подошел к вопросу научно и сумел, не опозорившись, элегантно, без кривляния и передергивания, выпить пузатый лафитник омерзительного лекарства.

Как ни странно, сивушный продукт легко лег на душу, и вскоре в голове несколько прояснилась.

— Еще по одной? — риторически поинтересовался я у репетитора.

— Извольте, — легко согласился он, — только эта будет последняя.

Мы чокнулись и выпили. Вторая порция окончательно вернула меня к жизни. Симпатичный историк теперь весело поблескивал стеклами пенсне и казался классным стариканом. Мне стало вполне комфортно, и репетитор перестал выглядеть занудным книжным червем. Полому я и завел с ним светский разговор.

— Изволите преподавать в гимназии?

— Я? — удивился Василий Осипович. — В гимназии?

— Но вы же сами сказали, что преподаете историю?

— Ну, если в таком смысле. Да, преподаю, вернее будет сказать, преподавал, сейчас совмещаю. Гм, гм, да-с. А вас, собственно, что интересует в отечественной истории, и какова цель наших занятий? Вы собираетесь сдавать экстерном за университетский курс?

— Не совсем, — ушел я от прямого ответа и машинально разлил по третьей. — Меня интересует не вся Российская история, а только определенный ее период, конкретно, Смутное время.

Мы, как бы машинально, чокнулись и выпили.

Василий Осипович закусил белой рыбкой, а я просто понюхал черную корочку.

— А позвольте полюбопытствовать, почему вам интересна именно эта эпоха? А не более яркие моменты истории, например, времена правления Петра Великого или Екатерины так же, можно сказать, великой? Тем более, что о Смутном времени нашей науке известно весьма немного. Даже, пожалуй, слишком мало. Очень тёмным было это Смутное время, — шутливо сказал он, наблюдая, как я вновь наполняю рюмки. — Эта, пожалуй, будет лишней, как-то так водку с раннего утра…

— Давайте по последней, за знакомство, — вместо ответа на его нерешительный протест я поднял свой лафитник. — Севрюжку рекомендую, знатная севрюжка!

— Ну, если только за знакомство, — без большой охоты согласился Василий Осипович. — Так вы интересуетесь исключительно Смутным временем? А боярская дума вам не интересна? Мои исследования посвящены по преимуществу разъяснению основных вопросов истории управления и социального строя московского государства XV–XVII веков. А как вам история крепостного права?

— Вообще-то, конечно, все это чрезвычайно интересно. И вообще, я очень уважаю историю и историков. Вы закусывайте, у нас все, как видите, стилизовано под седую старину. Еда тоже. Так сказать, находимся в теме. Грибочки соленые у Станиславовны — супер!

Василий Осипович выслушал мой словесный бред со скептической улыбкой, но с мысли не сбился:

— А что вам еще интересно в российской истории? У вас есть какое-нибудь специальное образование? Впрочем, о чем это я, для этого меня и пригласили. Однако чтобы знать, чему вас учить, мне нужно иметь представление, что вы уже знаете.

Наложившись на вчерашние дрожжи, водка приятно расслабила, и я не очень следил за тем, что говорю:

— Мало что знаю, — честно признался я, — в школе, конечно, историю проходил, но так, с пятого на десятое, а по настоящему ничего не знаю, даже классиков толком не читал. Пробовал, было, Карамзина, но больно он благостен, не столько историк, сколько сказочник. А вот до Соловьева и Ключевского руки не дошли, каюсь.

— Интересно, — задумчиво произнес Василий Осипович, — только почему вы к классикам причислили Ключевского?

— Ну, это же самые наши раскрученные историки. Раскрученные, в смысле известные. Конечно, я не специалист, но и то о них слышал.

— Интересно, — повторил Василий Осипович, — А самого вы его знаете?

— Кого, Ключевского? Нет, Карамзина как-то на улице в Петербурге видел, но подойти познакомиться постеснялся, а с Ключевским не встречался.

— Карамзина вы, значит, видели? — поблескивая стеклами пенсне, переспросил репетитор, — а Ключевского, значит, не встречали?

До меня дошло, что с Карамзиным я перемудрил, но взыграло пьяное упрямство, и я повторил:

— Видел, вот как вас сейчас. Они шли по Невскому с Новиковым. Ну, с тем издателем, которого Екатерина в Шлиссельбургской крепости сгноила.

— Хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему, — смешливо ухмыляясь, согласился Василий Осипович. — Теперь я вам могу только пожелать познакомиться и с Ключевским.

— Это как получится, — сердито сказал я. — Я понимаю, то, что я видел на улице человека, умершего три четверти века назад, звучит смешно, но поверьте, на свете есть многое, что и не снилось нашим мудрецам…

— Может быть, может быть, — серьезно произнес репетитор. — Однако не пора ли приступить к занятиям?

— Людмила Станиславовна, можно убирать со стола, — не очень охотно сказал я домоправительнице. — Мы будем заниматься с уважаемым Василием Осиповичем. Водку и закуску оставьте…

— Много вы так назанимаетесь, столько курного вина с утра скушав, — не очень любезно пробурчала себе по нос женщина, видимо, недовольная тем, что ее не пригласили с нами за стол.

— Итак, — начал репетитор, — расскажите, что вам известно о временах Большой Смуты? Мне нужно иметь представление о том, что вы уже знаете.

Я начал вспоминать, и оказалось, что ничего толком не знаю.

— Ну, значит, в Угличе убили сына Ивана Грозного Дмитрия. Через несколько лет в этом обвиняли Бориса Годунова. Из Польши явился самозванец Лжедмитрий, которого называют Гришка Отрепьев, и начались разборки. Борис то ли сам скоропостижно умер, то ли его отравили. Народ поддержал Лжедмитрия, и тот какое-то время правил Москвой, потом и его убили, а в цари выбрали Василия Шуйского. Что с ним случилось, не знаю. Москву начали грабить все кому ни лень: и поляки, и казаки, и свои бояре. Тогда Минин и Пожарский собрали народное ополчение и всех разогнали. Царем выбрали первого Романова, Михаила Федоровича. Вот, наверное, и все.