Двадцать лет спустя - Александр Дюма Страница 11

Кардинал улыбнулся.

– Но, – продолжала королева, – вы, без сомнения, пришли по какому-нибудь важному делу? Что случилось?

Мазарини сел или, вернее, развалился в широком кресле и сказал печально:

– Случилось то, что, по всей вероятности, мы будем вынуждены вскоре разлучиться, если, конечно, вы не решитесь из дружбы последовать за мной в Италию.

– Почему? – спросила королева.

– Потому что, как поется в опере «Тисба», – отвечал Мазарини, —

Весь мир враждебен нашей страсти нежной.

– Вы шутите, сударь! – сказала королева, пытаясь придать своему голосу хоть немного прежнего величия.

– Увы, ваше величество, я вовсе не шучу, – ответил Мазарини. – Поверьте мне, я скорее готов плакать; и есть о чем, потому что, как я уже вам сказал:

Весь мир враждебен нашей страсти нежной.

А так как и вы часть этого мира, то, значит, вы тоже покидаете меня.

– Кардинал!

– Ах, боже мой, разве я не видел, как вы на днях приветливо улыбались герцогу Орлеанскому или, вернее, тому, что он говорил вам?

– А что же он мне говорил?

– Он говорил вам, ваше величество: «Ваш Мазарини – камень преткновения. Удалите его, и все будет хорошо».

– Чего же вы от меня хотите?

– О, ваше величество! Вы ведь королева, насколько я знаю.

– Хороша королевская власть! Тут распоряжается любой писарь из Пале-Рояля, любой дворянчик!

– Однако вы достаточно сильны для того, чтобы удалять от себя людей, которые вам не нравятся.

– Скажем лучше, не нравятся вам! – воскликнула королева.

– Мне?

– Конечно! Не вы ли удалили госпожу де Шеврез, которая двенадцать лет терпела гонения в прошлое царствование?

– Интриганка! Ей хотелось продолжать против меня козни, начатые против Ришелье.

– А кто удалил госпожу Отфор, мою верную подругу, которая отвергла ухаживания короля, чтобы только сохранить мое расположение?

– Ханжа. Она каждый вечер, раздевая вас, твердила, что вы губите свою душу, любя священника, как будто кардинал и священник одно и то же.

– Кто велел арестовать Бофора?

– Бофор – мятежник, который так прямо и говорил, что надо убить меня!

– Вы отлично знаете, кардинал, – сказала королева, – что ваши враги – мои враги.

– Этого мало, ваше величество. Надо еще, чтобы ваши друзья были и моими друзьями.

– Мои друзья… – покачала королева головой. – Увы! У меня нет больше друзей.

– Как может не быть друзей в счастье, когда они были у вас в дни ваших невзгод?

– Потому что я в счастье забыла своих друзей. Я поступила, как Мария Медичи, которая, возвратясь из первого своего изгнания, презрела пострадавших за нее, а потом, изгнанная вторично, умерла в Кельне, оставленная всеми, даже собственным сыном, потому что теперь все ее презирали, в свою очередь.

– Но быть может, еще есть время, – сказал Мазарини, – исправить ошибку? Поищите между вашими прежними друзьями.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что сказал: поищите.

– Увы, сколько я ни смотрю вокруг себя, я не вижу никого, кем я могла бы располагать. Дядей короля, герцогом Орлеанским, как всегда, управляет фаворит: вчера это был Шуази, сегодня Ла Ривьер, завтра кто-нибудь другой. Принц Конде послушно идет за своим коадъютором, а тот – за госпожою де Гемене.

– Но я вам советовал искать среди прежних, а не среди нынешних друзей.

– Прежних? – повторила королева.

– Да, например, среди тех, которые помогали вам бороться с Ришелье и даже побеждать его…

«На что он намекает?» – подумала королева, с опаской поглядывая на кардинала.

– Да, – продолжал он, – при некоторых обстоятельствах, с помощью друзей вы умели, пользуясь тонким и сильным умом, присущим вашему величеству, отражать нападения этого противника.

– Я?! – воскликнула королева. – Я терпела, и только.

– Да, – сказал кардинал, – терпели, подготовляя месть, как истинная женщина. Но перейдем к делу. Помните вы Рошфора?

– Рошфор не был в числе моих друзей: напротив, он мой заядлый враг, верный слуга кардинала. Я думала, что это вам известно.

– Настолько хорошо известно, – ответил Мазарини, – что мы приказали засадить его в Бастилию.

– Он вышел оттуда? – спросила королева.

– Будьте покойны, он и теперь там; я заговорил о нем только для того, чтобы перейти к другому. Знаете ли вы д’Артаньяна? – спросил Мазарини, глядя на королеву в упор.

Удар пришелся в самое сердце.

– Неужели гасконец проболтался? – прошептала Анна Австрийская. Потом прибавила громко: – Д’Артаньян? Подождите, да, в самом деле, это имя мне знакомо. Д’Артаньян, мушкетер, который любил одну из моих камеристок? Ее, бедняжку, потом отравили.

– Только и всего? – сказал Мазарини.

Королева удивленно посмотрела на кардинала:

– Но, кардинал, кажется, вы подвергаете меня допросу?

– Во всяком случае, – сказал Мазарини со своей вечной улыбкой, все тем же сладким тоном, – в вашей воле ответить мне или нет.

– Изложите свои пожелания ясно, и я отвечу на них так же, – начала терять терпение королева.

– Ваше величество, – сказал Мазарини, кланяясь, – я желаю, чтобы вы поделились со мной вашими друзьями, как я поделился с вами теми немногими знаниями и способностями, которыми небо наградило меня. Положение осложняется, и надо действовать решительно.

– Опять! – сказала королева. – Я думала, что мы с этим покончили, отделавшись от Бофора.

– Да, вы смотрели только на поток, который грозил смыть все на пути, и не оглянулись на стоячую воду. А между тем есть французская поговорка о тихом омуте.

– Дальше, – сказала королева.

– Я каждый день терплю оскорбления от ваших принцев и титулованных лакеев, от всяких марионеток, которые не видят, что в моей руке все нити к ним, и не догадываются, что за моим терпеливым спокойствием таится гнев человека, который поклялся в один прекрасный день одолеть их. Правда, мы арестовали Бофора, но из них всех он был наименее опасен. Ведь остается еще принц Конде…

– Победитель при Рокруа! Арестовать его?

– Да, ваше величество, я частенько об этом думаю, но, как говорим мы, итальянцы, pazienz. [4] А кроме Конде придется взять герцога Орлеанского.

– Что вы такое говорите? Первого принца крови, дядю короля!