Аэций. Клятва Аттилы - Алекс Тавжар Страница 11

На фоне всеобщего пафоса рослая внушительная фигура Бонифатия выглядела не менее помпезно. Это был могучий, но несколько обрюзгший сорокатрехлетний здоровяк, одетый в легкую кожаную броню и опоясанный громоздким мечом с витой рукоятью. Иссеченное шрамами лицо и крепкие мускулистые руки казались печеными от загара. Тяжелая нижняя челюсть заметно выдавалась вперед, словно её выбили в драке и забыли вправить. Однако при всей своей мрачности Бонифатий производил впечатление человека, наслаждавшегося тем, что происходит вокруг. Ликование во взгляде и лучезарная улыбка озаряли его ярче любого огня.

Аэций наблюдал за шествием из толпы сановников. Ариминская стража пропустила его без заминок, хотя у него и не было приглашения на торжество. Никто из стражников не посмел задержать героя Империи, а тем более отобрать у него оружие. Не воспользоваться этим было бы непростительной глупостью. Дождавшись момента, когда Бонифатий подойдет достаточно близко, Аэций растолкал впереди стоявших и, выскочив на дорогу, громко его окликнул:

— Приветствую, наместник!

Бонифатий не сразу понял, кто перед ним. Окинул Аэция непонимающим взглядом, но потом в его маленьких бычьих глазах мелькнула догадка.

— Приветствуй меня по званию, — произнес он высокомерно. — Я — новый магистр армии, если ты не знал.

— Так, выходит, теперь у нас два магистра? — усмехнулся Аэций, но Бонифатию было не до смеха.

— Не два магистра, а только я! — бросил он со злобой. — Тебя отстранили. Отправляйся в казарму и жди указаний.

— Твои указания слишком дорого обходятся солдатам Империи, — не двинувшись с места, ответил Аэций. — Они до сих пор не знают, за кого ты воюешь — за них, или против них.

По толпе сановников пробежала волна негодования.

— Да как ты смеешь меня обвинять?! — взревел Бонифатий, уязвленный в самое сердце. — Подставил с проклятым письмом, а теперь не хватает мужества в этом сознаться? Когда-то я уважал тебя. Считал человеком чести. А ты такой же ублюдок, как и Констанций Феликс. Убирайся с дороги или дерись со мной один на один! Как подобает воину, а не дерьму, которым ты стал!

В ответ Аэций послал его подтирать дерьмо за вандалами и выдернул из ножен меч. Вокруг мгновенно образовалась людская воронка. Телохранители ринулись было вперед, но Бонифатий крикнул, чтобы никто не вмешивался и, словно поднявшийся на дыбы носорог, пошел на Аэция. В глазах у него не было ни капли ненависти — одно лишь желание доказать свою правоту. Теперь и Аэций хотел того же. Отступать было некуда. На него летела громадная туша, отлично владеющая мечом. Когда-то Бонифатий считался лучшим мечником Римской Империи, и, видимо, думал, что с тех пор ничего не изменилось — что Аэций всё тот же мальчишка, у которого он выигрывал тренировочные бои.

С тех пор изменилось многое. Аэций заматерел, в движениях появилась спокойная точность и быстрота, которых не хватало раньше. Бонифатий рубил наотмашь уверенной рукой, но атаки не достигали цели, грузному телу не хватало былой поворотливости, он очень быстро устал. Отвлекая его короткими выпадами, Аэций хладнокровно выжидал момент для удара. Взмах. И рассеченная броня возле шеи покрылась кровью. Сначала Бонифатий не придал этому значения, но потеря крови сказывается быстрее, чем успеваешь закончить бой. И вскоре он пошатнулся, словно его повело куда-то в сторону. Аэций по опыту знал, что чувствует раненый — перед глазами плывет, состояние будто пьяное, и чтобы не затягивать развязку, быстрым ударом выбил меч из его руки.

Бонифатий упал на колено.

— У тебя… клинок длиннее… — прошептал он старую армейскую присказку. Голова его свесилась на грудь, открывая шею для последнего удара.

— Оставьте ему жизнь. В обмен на вашу, — услышал Аэций посреди поднявшегося шума.

Обернулся. За спиной стояла Галла Плакидия.

На ней было роскошное пурпурное одеяние. С мочек ушей свисали тяжелые рубиновые серьги. Августейшую голову украшала золотая диадема, ярко блестевшая в гладко зачесанных черных волосах. Но лицо было бледным, взволнованным, напряженным.

По мановению августейшей руки к Бонифатию подбежали лекари. Проиграв поединок, он стал героем. В отличие от одержавшего победу Аэция. Со всех сторон кричали, что он убийца, что кровь на его мече никогда не сохнет, что новое злодеяние разверзнет землю у него под ногами. Аэций стоял, не отвечая на оскорбления, и неподвижным взглядом взирал на то, как лекари суетятся возле Бонифатия, сумевшего несмотря на потерю крови подняться на ноги.

Вердикта лекарей дожидалась и августа.

* * *

Накануне она не спала всю ночь. Раздумывала, как держаться с наместником Африки, во что одеться, как себя вести. К портику её доставили в крытых носилках с занавешенными окнами. Она хотела появиться в зале сразу после того, как Бонифатий пройдет через колоннаду парадного входа, и встретить его со всеми почестями. Однако как не настраивалась на торжественный лад, отделаться от брезгливого чувства к нему не могла. И не только из-за того, что заподозрил её в вероломстве и, сговорившись с вандалами, поднял мятеж. Задолго до событий в Африке, во время боя за Масси́лию, Бонифатий напал на короля торингов Атаульфа, думая, как и другие, что сестра императора находится у него в плену. В этом бою Атаульф получил ранение и несколько дней провалялся пластом от мучительной боли. Жаркие объятия и нежные поцелуи пришлось отложить на время лечения, а лечение было долгим. Галла Плакидия всей душой ненавидела человека, по вине которого её возлюбленный изнывал от жестоких страданий и корчился в муках у неё на глазах. Неприязнь к Бонифатию сохранилась с тех пор навсегда. Он это чувствовал и, не ведая о причине, выслуживался как мог. Посылал ей золото, когда сбежала от сводного брата в Константинополь, поддерживал в борьбе с узурпатором. Галла Плакидия не забыла об этой давней услуге и в благодарность решила восстановить его доброе имя и помирить с Аэцием.

А вместо этого увидела кровь. Не будь она в прошлом женой короля торингов, возможно пришла бы в смятение так же, как и её сановники, но Атаульф не раз у неё на глазах выяснял отношения со своими обидчиками один на один. Кровь, крики, лязг оружия во время пира были для торингов таким же обыденным делом, как и роскошные, исполненные величия римские праздники, на которых исподтишка травили ядом своих врагов…

— Ранение не опасно для жизни, но раненому нужен покой, — доложили ей после осмотра Бонифатия.

— Нет, я чувствую себя прекрасно. Затяните мне рану потуже и продолжим церемонию, — возразил весь белый от боли Бонифатий. Лекари сняли с него кожаный нагрудник. Сквозь наложенную наспех повязку красными пятнами проступала кровь, и, чтобы скрыть неприятное зрелище от благородного взора августы, один из телохранителей набросил на Бонифатия свою шерстяную накидку.

При взгляде на раненого Галла Плакидия не могла отделаться от мысли, что это возмездие за Атаульфа, точно так же страдавшего по его вине.

— Прежде чем продолжить церемонию, мы должны покончить с одним неприятным разбирательством, — сказала она, поймав на себе пристальный взгляд стоявшего поодаль Аэция, и, повернувшись к нему, добавила. — Оставьте оружие здесь. Я готова выслушать ваши объяснения. Наедине.