Внучка алхимика - Лариса Шкатула Страница 11

С бьющимся сердцем, медленно девушка развернула сверток и осторожно протерла тряпкой запыленный кожаный переплет. Пыль за много лет успела как следует в него въесться, но теперь на обложке она смогла прочесть: "Никола Фламель. Иероглифические фигуры. Алхимия".

Когда же Соня попыталась открыть книгу, выяснилось, что её листы так плотно слиплись между собой, будто образовывали единое целое.

Никакого опыта обращения с подобными книгами у неё не было, потому Соня не нашла ничего лучше, как открыть окно и как следует постучать "Иероглифическими фигурами" по подоконнику, при этом легонько хлопая ладонью по переплету.

Над книгой поднялось облачко пыли. Княжна для верности ещё раз стукнула по переплету кулаком, листы сухо щелкнули, раскрылись, и наружу выскочил какой-то сложенный вдвое желтоватый листок. Медленно кружась в воздухе, он мягко опустился на мокрую землю.

Соня даже крякнула от досады. Хорошо хоть окно её комнаты выходило не на улицу, а в огороженный забором двор. Она почти не глядя схватила со своего столика-бюро, за которым обычно разбирала документы, какой-то роман и выбежала в коридор.

Путаясь в складках шубы, принадлежавшей княгине и оттого на Соню большой, она сунула в её рукава руки, нахлобучила на голову старую шляпу-треуголку брата Николая и чуть ли не скатилась вниз по ступенькам крыльца.

Заветный листок, к счастью, упал не в лужу, а на камень. Хотя он и успел промокнуть, но не размякнуть, чего так боялась Софья.

Она осторожно расправила листок и положила его в захваченную с собой книгу – чтобы не измять и не замочить ещё больше – и поспешила обратно. Успела лишь заметить рукописные строчки: неужели она нашла какое-то письмо деда?

Подгоняемая нетерпением и дождем, который, набирал силу и изливался с небес все более частыми каплями, она побежала обратно и у самого крыльца налетела на какого-то мужчину. Не прояви тот расторопности и не подхвати княжну, она бы как подкошенная свалилась к его ногам.

– Простите!

Она подняла голову и встретила направленный на неё взгляд таких синих глаз, что невольно вздрогнула от их глубины и пронзительности.

– Господи, Софья, в каком ты виде! – с некоторой досадой, но и насмешливо, воскликнул знакомый голос.

Только теперь Соня увидела рядом с незнакомцем, который всё ещё поддерживал её за плечи, хотя в том уже не было никакой необходимости, своего брата, князя Николая Астахова.

Соня решительно высвободилась и обратилась к брату, стараясь более не смотреть на его спутника.

– Николушка, ты приехал, а нам передали, что ваш полк прибудет только завтра.

– Вот как, – смеясь проговорил он, – не ждали, значит? Мне теперь уйти и прийти домой завтра?.. Извольте видеть, подполковник, это моя сестра Софья Николаевна Астахова. В моей шляпе и маменькиной шубе. С книгой в руке. Уж не читала ли ты, лежа в гамаке в саду? Как иначе объяснить твой столь нелепый вид?

Он протянул было руку к книге, но Соня убрала её за спину.

– Дождь идет, какой гамак! – сказала она больше от растерянности.

Брат расхохотался.

– Понятное дело. А книгу чего спрятала? Боялась, я отберу? Очень надо! Я сентиментальных романов не читаю… Давайте-ка побыстрее в дом зайдём, дождь, кажется, не на шутку разошелся.

Они поднялись по лестнице, и уже в прихожей князь представил товарища:

– Знакомься, Соня, это мой полковой товарищ граф Леонид Разумовский.

Соня подала руку, которую граф бережно поцеловал.

– Вы куда-то торопились, княжна? – вежливо поинтересовался он и пристально посмотрел ей в глаза, словно заранее пытался уличить её во лжи.

А Соня и собиралась лгать, ежели её начнут о чём-то расспрашивать. Не говорить же правду человеку, которого она видит впервые в жизни. Уж коли маменьку и брата она пока не собиралась ставить в известность, то Разумовского и подавно.

– Куда мне торопиться? – пожала она плечами. – Решила комнату проветрить, приотворила окно, а книга возьми и выпади.

Она для наглядности повертела перед молодыми людьми зажатой в руке книгой и опять спрятала её за спину.

По лицу брата скользнуло недоумение. Соня была, по его мнению, мерзлячкой и неженкой, она никогда бы не стала сама проветривать окна, но почёл за лучшее ничего не говорить. Достаточно того, что он впервые увидел свою флегматичную сестру бегущей. Причем, такой сосредоточенной, что она даже не сразу их с другом увидела…

Соня и сама не ожидала от себя подобной прыти, а уж стоять перед мужчинами в таком нелепом виде, да ещё и отвечать на их вопросы, ей вовсе не хотелось. Не станешь же говорить о найденной ею комнате или о загадочной листке, который выпал из книги, пролежавшей в забвении больше шестидесяти лет.

Это обладание тайной, о которой бравые военные даже не подозревали, словно подняло Соню в собственных глазах.

Она перевела взгляд на Разумовского и ненавязчиво, как бы между прочим, его рассмотрела. Высок. Широкоплеч. Наверное, по примеру англичан увлекается тем, что тренирует свое тело разными упражнениями. И глаза у него отнюдь не занимают пол-лица, как ей показалось впопыхах. Вовсе даже небольшие глаза. Цвет – ничего не скажешь – синий. Красивый цвет. А в остальном, глаза как глаза. Ресницы густые, пушистые, но светлые, как и его волосы, да ещё и выгоревшие на кончиках. Усы пшеничные, как и волосы. Этакий пушистый снопик под носом. Она мысленно прыснула.

Прежде Соня не позволила бы себе так в упор разглядывать мужчину. Стеснялась. Но сегодня с нею произошло столько событий, изменивших или могущих изменить её жизнь, что княжна невольно стала меняться и сама.

Одна её часть как бы ещё глубже ушла в себя, зато другая, прежде зажатая – или придавленная этой первой частью? – высвободилась, попутно освобождая глаза Софьи от некоей пелены. Да, именно так, небо над нею стало выше, а горизонты расширились.

А ещё ей вдруг стало любопытно, какое впечатление она производит на людей, что видят её впервые. Естественно, на мужчин. Вот такая простоволосая, небрежно одетая. Она с удивлением заметила, как смутился от её нечаянного разглядывания граф Разумовский. Бравый военный – под её взглядом. Неужели она до сих пор не осознавала и силу своего взгляда?

Разумовский осторожно снял с её плеч маменькину шубу и взял из её рук шляпу брата, которую она стянула с головы, едва войдя в дом – право слово, со стороны можно подумать, что княжна – девка с дурцой.

Чего вдруг она начала отмечать такие знаки внимания? Неужели некоторые высказывания графини Толстой задели её своей снисходительностью? Судя по всему, та уже в семнадцать лет сама испытала такое, о чем Соня могла только догадываться на основе опыта, почерпнутого из романов.

А совсем недавно она была настолько глупа, что считала, будто мир чувственный предназначен для людей недалеких. Умные люди, как ей казалось, не станут жить порывами, идущими от сердца, а не от разума. Ей откровенно не верилось, будто чувствами не всегда можно управлять. Неужели она ошибалась?