Хольмгард - Владимир Романовский Страница 10

Император Хайнрих Второй в быту вел себя прямолинейно, одевался неярко, ел пищу самую простую, и внешнему блеску, когда дело касалось его персоны, был чужд. Еще не старый, сорокатрехлетний, но уже лишенный идеализма, суровый практик, нрав император имел ровный, спокойный, и если срывался и повышал голос, как нынче в деревушке с небольшой крепостью и гордым названием Лейпциг, то исключительно потому, что всякий прагматизм правителя и связанные с ним спокойствие и трезвость суждений имеют предел, в то время как тупость и лень сподвижников бесконечны. Так и сегодня. Хайнрих собрал военачальников своих в одной из гостиных помещений крепости и устроил им разнос.

— Как! — кричал Хайнрих, стоя у стола и опираясь на него крепкими кулаками, — вы решили, что поскольку на востоке у нас перемирие, так можно про юг вообще забыть? Вы дали побежденному уже войску норманнов передышку в целых два месяца! Этого достаточно для того, чтобы переправить всех норманнов, а заодно и норвежцев со шведами, в Италию! И теперь вы, свиньи, бездельники, удивляетесь — чего это они дают нам отпор! А с востоком что же? Да, поляки заключили с нами мир. Болеслав спутался с какой-то бабой и торчит в Киеве. Но вы забыли о литовцах! Вы что, хотите, чтобы жалкие литовцы победили Империю, пока вы животы толстые поглаживаете? Да я вам всем башки ваши кубические поотрываю! Позор, позор! Что скажем? А?

Абсолютная, вселенская тишина установилась в помещении. Полководцы боялись пошевелить бровью — им казалось, что даже такое незначительное телодвижение произведет в этой давящей, зловещей тишине шум и привлечет внимание Императора. Они старались не дышать. Они не смотрели по сторонам, а только прямо перед собой. Император, презрительно кривя баварские губы, ждал. Пауза растягивалась и становилась все страшнее. И в этот момент кто-то коротко но раскатисто пернул. Очевидно, сказалось напряжение.

Император закрыл глаза и поднял брови. Наверняка случилось бы страшное, непоправимое, последовал бы жестокий приказ, но именно в этот момент в дверь постучали.

— Кто смеет! — крикнул Император.

— Срочный курьер из Новгорода! — сказал слуга за дверью.

Император сел на скаммель, подпер кулаком голову, и вдруг рассмеялся. Воеводы переглянулись и тоже начали смеяться, сперва робко, потом громче. Вскоре все они хохотали — просветленные, вздохнувшие с облегчением. Кто-то утирал слезы, вызванные хохотом.

— Пусть войдет! — крикнул Император, отсмеявшись.

Дверь отворилась и в помещение вошел очень молодой человек в голубом новгородского покроя плаще. Сапоги на ногах человека были в пыли, цвет портов невозможно было определить из-за налипшей на них грязи, рубаха тоже грязная, но светлые прямые волосы аккуратно расчесаны были на прямой пробор и схвачены голубой, в цвет плаща, лентой. Левая рука в грубой перчатке покоилась на поммеле походного сверда, а правая держала свиток. Обведя взглядом компанию, человек безошибочно определил Императора, с достоинством поклонился ему, и протянул свиток правителю. Хайнрих поднялся, приблизился, взял свиток и изучающе посмотрел в большие серые глаза посланца.

— Сколько с тобою людей? — спросил он.

— Не понимаю, — сказал человек по-латыни.

Хайнрих повторил вопрос на этом языке.

— Людей нет, — сказал человек. — Я один.

— Они остались лежать там? — спросил Хайнрих, делая жест.

— Нет. Со мной никого не было с самого начала.

— Ты приехал один?

— Да.

— Невозможно.

— Почему?

— Там литовцы… поляки… много разных. Разбойники, например. Ты говоришь, что приехал от Новгорода сюда, без сопровождающих?

Человек пожал плечами.

— Невероятно, — сказал Хайнрих. — Я тебе не верю.

— Это твое право, Император.

— Ты очень молод.

— И… — человек хотел добавить «сметлив», но не знал, как это по-латыни. — Умен.

— Возможно, — согласился Император. — Ты служишь Ярославу?

— Я служу самому себе. Ярославу я оказываю услуги.

Хайнрих, недоверчиво поглядывая на посла, сломал печать и развернул свиток. Пробежав его, он посветлел лицом.

— Пойдем мы… в следующую дверь, — подобрал он латинское словосочетание. — А вы здесь сидите все, дармоеды, — добавил он по-немецки.

В соседней комнате тоже наличествовал стол, и на нем лежала карта. Хайрних быстро к ней приблизился и сверился с чем-то.

— Все так, — сказал он. — Это весьма апропо. Это дает нам передышку.

— Ярослав просит ответ, — сказал человек.

— И ты ему доставишь этот ответ?

— Да.

— Поедешь прямо сейчас?

— Да.

— Не отдохнув? Сколько времени у тебя займет доехать до Новгорода?

— Неделю.

— Невозможно. Я дам тебе двадцать человек и месяц сроку, езжайте обходным путем.

— Нет.

— Отказываешься? Почему же?

— Еще неделю в седле я, может, и выдержу. Но двадцать дней — нет. И так арсель весь синий уже.

— Тебя убьют.

— Вряд ли.

— Ты знаешь литовское наречие?

— Нет.

— Польское?

— Нет.

— Не понимаю. То, что ты сюда доехал — чудо. Но чудо два раза не повторяется.

— Это не чудо.

— Как тебя зовут?

— Не скажу.

Император ухмыльнулся. Письмо писал Ярослав — почерк новгородского князя Хайнрих знал хорошо, сомнений не было. Этот человек — не спьен. Это все, что требовалось знать. Император схватил перо и чистую хартию и что-то быстро написал, оглянувшись два раза на посланца. Запечатав и приложив перстень, он протянул свиток странному молодому человеку.

— Неделю, говоришь?

— А?

Император повторил вопрос по-латыни.

— Да, — ответил посланец.

— Что ж. Езжай. И да будет с тобою Создатель.

Посланец поклонился и вышел.